Странный брак
Шрифт:
— Ну-ну, не бойся, душечка баронессочка. Все мы прошли через это — и я, и твоя мать. В этом деле только начало неприятное да конец, а то, что посередине, — совсем не так уж плохо. Из другой двери вышел священник в полном церковном облачении, тоже бледный, как преступник перед казнью; затем появилась отвратительная фигура гайдука.
"Священник в церковном облачении?" Вся кровь застыла в жилах Бутлера. Теперь он уже понимал — нет, все это неспроста! Священник не наденет ризу ради глупой шутки. Здесь готовится преступление. Страшное преступление!
Юноша снова бросился к двери и рванул ее с той силой, какая появляется у отчаявшегося человека.
Вооруженные жандармы по-прежнему стояли в дверях. Опять прозвучало: "Назад!" — и дорогу ему преградили два ружья.
— Знаете ли вы, кто я? — крикнул Янош. Жандармы невольно попятились назад.
— Так точно, знаем. Его сиятельство граф Янош Бутлер.
— Так пропустите меня немедленно, или я сгною вас в темнице, мерзавцы!
— Никак не можем, сударь. Назад, назад!
— Я владелец семи поместий. Я знатный магнат. Каждый из вас получит от меня в подарок деревню, только пропустите.
Мошенники переглянулись. Деревня — хорошая штука, однако скамья, на которой Дёри порет провинившихся, — весьма неприятная вещь; и потом, обещанные деревни пока еще далеко, а скамья совсем рядом — во дворе или в сарае. И они схватили бедного графа Яноша, подняли, как пушинку, и снова водворили в комнату; он всячески отбивался, а когда его волокли ногами вперед через дверь, он в последний момент крикнул изо всех своих сил:
— Жига, Жига! Жига Бернат! Скорей сюда!
Своды сырого коридора усилили этот полный отчаяния вопль и разнесли его по всем помещениям опустевшего дома. Если сердца людей оказались бесчувственными, то хоть камни готовы были помочь несчастному.
Жандармы поставили Яноша посреди комнаты и удалились. Баронесса Маришка отвернулась к стене. Она не могла видеть этой сцены. Грудь ее сотрясали рыдания. В ней еще сохранились остатки стыдливости…
Янош дрожал как в лихорадке, со лба его градом катился холодный пот. Кулаком он погрозил попу и барону.
— Вы, слуги господа и короля! То, что вы здесь проделываете со мной, — позор, вопиющее преступление, и я, как венгерский дворянин, протестую против этого во имя бога и короля!
Барон холодно улыбнулся, выдвинул ящик письменного стола, вынул оттуда заряженный пистолет и, помахав им в воздухе, сказал с обычной игривостью:
— Ну, а теперь приступим к делу, и никаких сомнений и колебаний. Каждого, у кого окажутся слабые нервы, я навеки успокою вот этой игрушкой.
— Вот моя грудь, стреляйте в меня! — взмолился граф Янош таким душераздирающим голосом, что даже старый солдат вздрогнул. — Будьте милосердны, ведь я не сделал вам ничего дурного!
Пистолет в руке барона заплясал. Так, по крайней мере, утверждал на следующий день перед челядью гайдук Гергей, внимательно наблюдавший за всей сценой. Однако старый фарисей только покачал головой.
— Ну, я еще не рехнулся, чтоб стрелять в собственного зятя. Только этого не хватало! За кого ты меня принимаешь, дорогой сынок?
И он сделал попу знак начинать. Тот выступил на несколько шагов вперед. Тогда Бутлер срывающимся голосом торжественно сказал ему:
— Если вы слуга бога, а не дьявола, — удалитесь! Все, что здесь происходит, я объявляю недействительным. Эту девицу я не люблю. Она не нужна ни плоти моей, ни душе. Клянусь всевышним!
Дёри сделал небрежный жест рукой.
— Ерунда!.. Господин священник, начинайте обряд.
В то время свадебный обряд совершался в соответствии с кодексом Пазманя. Согласно этому кодексу, изложенному на старом венгерском языке, вступающим в брак задавалось множество вопросов. Однако нет правил без исключения, а потому некоторые попы придерживались этого ритуала, другие — нет.
— Твое имя? — спросил Сучинка глухим, сдавленным голосом, обратившись сначала к Бутлеру, затем к баронессе.
Бутлер ничего не ответил и с презрением отвернулся. Слова баронессы слетели с ее губ тихо, как дуновение ветерка:
— Мария Халапи Дёри.
Поп не обратил ни малейшего внимания на молчание Бут-лера. Еще меньше удивились этому свидетели, ибо они ничего не слышали: у обоих уши были плотно заткнуты ватой.
Поп как ни в чем не бывало продолжал обряд и, повернувшись к графу, спросил:
— Заклинаю тебя нашей христианской верой. Скажи правду, не связан ли ты с кем-нибудь брачным обязательством, кроме этой достойной девицы? Не давал ли ты клятву другой, что хочешь выбрать ее спутницей своей жизни?
— Да, да, давал! — вскричал Бутлер громовым голосом. — Только этой особе, что стоит здесь, я не давал таких клятв. Да, я поклялся Пирошке Сильваши-Хорват, что женюсь на ней и буду ей верен. И клянусь богом и пресвятой богородицей, что этот обет верности я никогда не нарушу!
Преподобный отец, казалось, и этого не слышал. С таким же вопросом он обратился к Маришке, заменив только в соответствии с ритуалом слова "достойный муж" словами "достойная девица".
Маришка еле слышно пробормотала "нет".
— Любишь ли ты эту "достойную девицу"? — снова обратился он к Бутлеру.
— Ненавижу! — с силой ответил Бутлер твердым, как сталь, голосом.
Весь вид девушки выражал мучительное страдание. Старик почувствовал это и подбежал к ней.
— Ой, папа, я умираю, что ты наделал? — молвила она прерывающимся голосом и упала ему на руки.
— Приди в себя, потерпи еще минуту, и все будет хорошо. Отвечай "да". Соберись с силами, моя милая крошка. Ну, говори, говори! (Поп в этот момент как раз обратился к ней с тем же вопросом.)
— Да, — прошептала Марпшка.
— Хочешь ли ты взять ее в жены?
— Ни за что! — ответил Бутлер.
— Хочешь ли ты стать его женой?
— Хочу, — печально отозвалась еле живая Маришка.