Странствие Кукши. За тридевять морей
Шрифт:
Но вот друзья переходят к делам более насущным.
– Что даешь, дорогой? – спрашивает Мустафа.
– Нынче бедновато, – отвечает Рябой и достает из сумы плащ Андрея Блаженного.
Кабатчик долго щупает плащ, подносит ближе к свету.
– Почем хочешь, дорогой?
Рябой набирает в грудь побольше воздуху и говорит, махнув рукой:
– Ладно уж, чего там! Давай два милиарисия [72] , чтобы не торговаться, и делу конец!
Мустафа присвистывает и изумленно поднимает брови:
72
Милиарисий – византийская серебряная монета. Равен 24 оболам.
– Два милиарисий за этот старье? Крест на тебе нет!
– Ну, а какова твоя цена? – осторожно спрашивает Рябой. Он, не отрываясь, глядит на Мустафу.
– Ешь мой кровь, забирай двадцать обол!
– Ишь ты какой добрый! Да за двадцать оболов я лучше сам изношу!
– Износи, дорогой! – улыбается Мустафа.
– Ну уж ладно, – примирительно говорит Рябой, – давай полтора милиарисия, и по рукам!
– Совсем с ума сошел! – восклицает Мустафа. – Получай милиарисий, отдавай плащ! Не хочешь, получай плащ, отдавай милиарисий.
Рябой соглашается на милиарисий, Мустафа снова щупает плащ, протягивает Рябому серебряную монету и весело говорит:
– Баба приходит кричать: Мустафа – упырь! Опять придет кричать, скажу: зачем Мустафа – упырь? Рябой – упырь, Мустафа не упырь!
В дверь стучат: тук, тук, тук-тук-тук, тук, тук, тук-тук-тук… Это условный стук. Рябой идет к двери и отодвигает засов. Входит Кукша. Рябой оттопыривает край Кукшиной сумы, запускает в нее руку, выкладывает на стол шелковый женский покров и мягкие, расшитые золотом сарацинские туфли. Еще он достает из Кукшиной сумы небольшую, туго набитую деньгами мошницу, но ее на стол не кладет, а сразу прячет. Рябой доволен: его раб не зря прожил день.
Видно, что Кукша здесь не в первый раз, он, не спрашивая, идет к затухающему очагу, над которым висит лоснящийся от сажи котел. В котле еще слышно ленивое бульканье. Кукша накладывает себе полную глиняную миску густой бобовой похлебки и, обжигаясь, жадно ест.
Рябой не морит Кукшу голодом – не потому, что у него доброе сердце или он хорошо усвоил евангельские поучения о любви к ближнему. Просто его слуге, чтобы исправно служить, необходима сила и проворство, а от голода, как известно, человек слабеет и становится вялым.
До сих пор Рябой сам занимался воровством, прирабатывая к подаянию. Теперь у него совсем другая жизнь. Зачем ему воровать? За это могут избить или, еще хуже, бросить в темницу. Теперь для него ворует беглый скифский раб. Дело чистое. Немой, надо думать, не скоро попадется – больше всего на свете он боится угодить в лапы к стражникам. А когда он все-таки попадется, это ничем не грозит Рябому. Какое отношение имеет почтенный царьградский нищий к беглому скифскому рабу? Да мало ли их тут в Царьграде скрывается от своих хозяев и от правосудия!
Раб оказался ловок и сметлив. Пришлось, конечно, дать ему несколько уроков. Иногда Рябой поощряет его намеками: если-де Немой будет стараться приносить побольше добычи, то Рябой со временем позаботится о благоприятных переменах в его судьбе.
Да, воровать Рябому теперь незачем. Он мог бы и не валяться больше на паперти, но на это он не пойдет – шутка ли каждый день терять сотню оболов! У Рябого есть давняя мечта: накопить достаточно денег, купить возле города усадьбу с домом и виноградником, жениться и зажить уважаемым человеком. Особенно его привлекает мысль завести у себя в саду павлинов. Он считает, что всякий настоящий богач непременно должен держать павлинов. Иногда Рябой, подвыпив, делится своими мечтами с другом кабатчиком, но тот только посмеивается над ним:
– Не надо павлин – голос дурной и денег стоит. Лучше соловей – голос приятный и поет задаром!
Кукша наелся и должен уходить – больше ему здесь делать нечего. Он медлит, его разморило от горячей пищи, и глаза у него слипаются, он с удовольствием прикорнул бы где-нибудь в уголке, но ему не позволяют.
– Где ночует? – спрашивает Мустафа, когда за Кукшей затворяется дверь.
– Это его дело, – отвечает Рябой.
– В свой каморка не пускаешь? – улыбается Мустафа.
– Еще чего? – говорит Рябой. – Я завел себе раба, чтобы он на меня работал, а не для того, чтобы заботиться о его ночлеге.
– Ай-ай-ай! – качает головой Мустафа. – Мудрый башка Рябой. Другой такой мудрый не видал!
– Сегодня мой раб хорошо потрудился, – важно говорит Рябой, – тащи самого лучшего вина, плачу наличными!
На столе появляются вино и закуска.
– Жалко, вам, сарацинам, закон не позволяет пить, – говорит Рябой, – а то бы выпили вместе. Ничего, я все равно выпью за твое здоровье. Слыхал, умер Фома Безносый, старик из нашей братии? Тысячу золотых нашли у него после смерти! Все стражникам досталось! Эх, мне бы эту тысячу – стал бы я на паперти валяться, как же! Я бы купил усадьбу, женился…
– Никогда не купишь, – смеется Мустафа, – всегда скажешь: мало накопил, надо подкопить еще! Как Фома Безносый!
Рябой скрипит зубами. Мустафа не верит ему, ну и ладно, но Рябой еще докажет… И это будет скоро, потому что теперь у Рябого есть хороший раб. А Мустафа с усмешкой говорит:
– Где хранишь деньги? Храни у Мустафы, надежно будет!
Глава восьмая
В ЦАРЬГРАДСКОЙ БАНЕ
Посещение бани – одно из любимейших развлечений царьградских жителей. Поэтому в городе множество общественных бань, и, судя по их красоте, власти на их постройку денег не жалеют. В домах самых богатых царьградцев есть и собственные бани, но несмотря на это, они с удовольствием ходят в общественные, хотя там одновременно с ними могут мыться последние бедняки.
Кукша давно мечтает побывать в бане. Он купается иногда в Пропонтиде или Золотом Роге, умывается в Ликосе, ручье, текущем по городу, но в бане – мовне, как говорят у него на родине, он не мылся с тех пор, как покинул Домовичи. Рябой иногда посещает баню, однако раба с собой не берет, считает это баловством и пустой тратой денег. Ведь за Немого надо заплатить целых пять оболов!
Однажды Кукша, прежде чем отдать очередную добычу Рябому, утаивает из нее пять оболов и кладет их за щеку. Пока они с Рябым подкрепляются, он следит за тем, чтобы не проглотить монету вместе с едой. Утром он отправляется в баню.