Странствия хирурга: Миссия пилигрима
Шрифт:
В краткий миг просветления Витусу показалось, что он на море. Тело его тряслось и раскачивалось, словно он плыл в скорлупке в страшный шторм. Несколько раз ему становилось совсем плохо и его едва не тошнило, но в последний момент судьба благоволила к нему и вовремя лишала его сознания.
Наконец способность воспринимать окружающее вернулась к нему, и Витус, к своему огромному изумлению, обнаружил, что болтается, как мокрый мешок, за спиной у великана, перекинутый через его плечо. Так вот откуда ощущение тряски! С некоторым усилием он поднял голову и изловчился заглянуть мужчине в лицо. Оно было черным. Лицо Нгонго.
Нгонго нес его!
— Спусти меня вниз! — воскликнул он и попытался
— Закрой пасть! Не шевелись!
Только сейчас Витус заметил двух мужчин, шедших за Нгонго. Они были с головы до ног скрыты под одеждой и держали в руках мушкеты. Один из них грубо толкнул Нгонго дулом в спину. Негр зашатался, сделал большой шаг вперед, но все-таки удержался на ногах.
Витус вновь потерял сознание…
Первое, что он почувствовал, снова очнувшись, было неистребимое зловоние. Оно забиралось в ноздри и было таким сильным, что почти разъедало слизистую. Это была вонь человеческих экскрементов, и Витус сидел прямо в них. Вернее, на банке галеры с прикованными ногами, по щиколотку погруженными в фекальную жижу. На нем не было ничего кроме фартука. Слева от него оказался Нгонго, столь же скудно одетый, справа — двое незнакомых мужчин. А совсем сбоку, у самого борта корабля, скрючившись, сидел… Магистр.
Витус не мог поверить своим глазам.
— Да, это я, — прохрипел маленький ученый. — Похоже, наше путешествие в Венецию будет утомительнее, чем мы предполагали. — Он криво усмехнулся и сильно сощурился, поскольку в который раз лишился бериллов. Потом указал вперед, на длинное весло толщиной с руку: — Мне сказали, что мы должны приводить его в действие, и, боюсь, нам не останется ничего другого.
— Боже праведный, а как ты сюда попал? — Витус огляделся. И впереди, и позади — повсюду на банках сидели прикованные мужчины, молчаливые, погруженные в себя. Они оказались на галере, стоявшей в порту Танжера. Витус понял это по Касбе, возвышавшейся над городом крепости.
— Окольными путями. — Магистр снова усмехнулся, однако Витус слишком хорошо знал его, чтобы не понять, что тот чувствует на самом деле.
— Окольными путями?
— Да, в некотором роде… После того как ты исчез в будуаре милой дамы, чтобы доложить ей о ходе операции, я спокойно отправился к нашему дому на улице чеканщиков по серебру, поговорил немного с Энано и прилег отдохнуть. Не знаю, как долго я пребывал в объятиях Морфея, только вдруг надо мной выросли две мрачные фигуры и объявили, что я непременно должен следовать за ними. Я, разумеется, был против, но у них был веский аргумент — два мушкета, которыми они размахивали перед моим носом. Мне пришлось пойти с ними. А что оставалось делать? К счастью, Коротышка вроде улизнул от них. Все это случилось час назад. Когда меня приковывали цепью, ты с Нгонго был уже тут. Что с тобой произошло, сорняк?
Несмотря на тягостное положение, Витус не мог сдержать улыбки. Много времени прошло с тех пор, как Магистр впервые назвал его сорняком. Это случилось в досвальдесской темнице, где им пришлось вынести страшные пытки. Маленький ученый с присущим ему юмором висельника, отправляясь в камеру пыток, выкрикнул: «Сорняк неистребим!» Это стало их девизом, так они и звали друг друга с тех пор в тяжелые минуты.
— Что со мной произошло? Если бы я знал! Я оказался в покоях Амины Эфсанех, это я твердо помню, помню и то, что мне пришлось неоднократно описывать ей всю операцию, при этом я все время жевал какие-то маленькие шарики, от чего почувствовал необыкновенную легкость, а потом… Нет, об этом лучше не вспоминать! Однако подозреваю, что пребыванием здесь мы обязаны богатой купеческой женушке.
— Почему? — прищурился Магистр.
Витус
Похоже, корабль собирался отчаливать. Матросы отдали швартовы и тщательно свернули тросы. Гребцы оживились. Раздался глухой звук турецкого барабана, отбивающий медленный ритм.
Плетка вновь прошлась по его спине. Больно и недвусмысленно. Витус схватился за длинное весло.
На крытом юте элегантной галеры, на корме которой красовалась надпись «Ильдирим», что по-турецки означало «Мой народ», сидел неуклюжий человек и в огромных количествах поглощал сладкие сушеные финики. Они были куплены на одном из танжерских базаров, где он побывал еще сегодня утром и против своего обыкновения даже заплатил за них.
Человека звали Мехмет — довольно распространенное в арабском мире имя. Но он всегда настаивал на том, чтобы его величали Мехмет-паша.
Финики в потной руке стали теплыми и липкими. Мехмет-паша взял еще один, откусил черешок и выплюнул его через поручни в море. Затем плод исчез в спутанных зарослях его огромных усов.
Пока он жевал, взгляд его скользил по палубе и двумстам восьмидесяти гребцам, ритмично двигавшимся под звуки турецкого барабана. Наконец-то все банки заняты! Мехмет-паша почувствовал что-то вроде благодарности, вспомнив о служанке жены купца Эфсанеха, которая бескорыстно помогла ему заполучить молодых сильных парней. Ну, положим, не так уж бескорыстно… Да, ладно. Зато гребцы хоть куда, особенно негр. Да и белобрысый парень в самом соку. Только у недомерка со странными линзами на глазах, которые Мехмет-паша приказал выбросить за борт, маловато мускулов. Может, недостаток силы компенсирует выносливостью. Так или иначе, «Ильдирим» полностью укомплектована, и это хорошо.
Да… «Ильдирим» — хорошая галера, хотя и с бурным прошлым. Построенная в Венеции в 1568 году по летосчислению неверных, она называлась «Торчелло», по имени острова в Венецианской лагуне. Под этим именем спустя три года, в 1571, участвовала в сражении при Лепанто, в котором Священная Лига христиан в пух и прах разбила османский флот. Дон Хуан Австрийский, сводный брат Филиппа II и командующий христианским флотом, разделил свои силы на три эскадры: главные силы под командованием самого дона Хуана были сосредоточены в центре, эскадру правого фланга возглавлял генуэзец Джанандреа Дория, а левого, полностью состоявшего из венецианских галер, — Барбариджо.
В ходе тактических маневров турецким силам удалось временно окружить левый фланг и сильно потеснить его. Галера «Торчелло», в самом начале битвы дважды серьезно задетая в носовую часть, уже набрала немало воды, когда начался абордажный бой. С воплями «Аллаху акбар» янычары устремились на борт, и их кривые ятаганы обагрились кровью наполовину захлебнувшихся моряков. Но туркам довелось ликовать недолго, поскольку «Торчелло» все больше и больше уходила под воду, дрейфуя на север, пока море не сжалилось над ней и не выбросило на рифы.
Здесь она вскоре была позаимствована османами, потерявшими в битве сто пятьдесят кораблей, и отбуксирована в Смирну, где ее отремонтировали, затратив на это большие деньги. Типичный красный цвет венецианской галеры сменили на голубой. Месяцы спустя никто уже не мог сказать точно, каким образом бывшая «Торчелло» попала в руки Мехмету-паше, который нарек галеру «Ильдирим». Она стала пиратским кораблем, на котором он вместе со своими людьми молнией врезался в гущу врагов.
— Ва-а-х! — выкрикнул капитан пиратов, скривившись от боли в коренном зубе. — Эта сладкая дрянь доконает Мехмета-пашу. — Он выплюнул наполовину недожеванный плод на дощатый пол палубы и выбросил за борт остатки фиников. — Хакан!