Странствия Лагардера
Шрифт:
– Так ты его знаешь? И тех двух девушек тоже?
– Я никогда не видела ни его, ни их, но зато много о них слышала…
– И что же?
Наклонившись, она прошептала отцу на ухо:
– Мне известно, что они – голубки в когтях стервятника, ангелы, попавшие в лапы самого низкого негодяя в Испании, хуже которого – лишь Филипп Гонзага, его достойный хозяин.
Дон Педро Гомес-и-Карвахал де Валедира гордо вскинул голову:
– О! Если это так – подобный человек не может оставаться под моим кровом! Завтра же я вызову его на поединок –
Благородное мужество заставило сверкать глаза седовласого старца – испанского гранда, которому изменила фортуна, но не отвага! Он ведь говорил Пейролю: «Можете называть меня Красным человеком. Я пролил на своем веку немало крови – и, полагаю, пролью еще».
И вот его пророчество исполняется.
– Не смей, отец! – воскликнула Марикита. – Час его еще не пробил: его должен убить другой человек.
– А как поступить мне? Положиться во всем на тебя?
– Да, отец. Делай только то, что я тебе скажу. Будь с ним любезным и предупредительным.
Они поговорили еще немного, пока цыганка, уступив настояниям отца, подкреплялась скромным ужином.
Поев, она убедилась, что в комнате Авроры свет еще горит, а у Пейроля – темно.
– Теперь я хочу ее видеть, – заявила она.
– Кого?
– Молодую герцогиню. Иди ложись, отец, а мне спать нынче некогда. Как хорошо, что ты немного научил меня грамоте и я умею писать – теперь мне это пригодится.
Отважный дон Педро не мог многому научить дочь: он и сам был не силен в книжной премудрости. В те времена от дворян обычно требовалось лишь умение поставить свою подпись; благородные испанцы – так же, как и знатные французы – писали не столько пером на дорогой бумаге, сколько окровавленной шпагой на груди врага!
Познаний Марикиты все же хватило, чтобы кое-как нацарапать следующее:
«Откройте без шума – и ни слова, когда я войду. Я ваш друг и несу вести от Лагардера».
Затем она поцеловала старика и сказала:
– Спокойной ночи. Отдыхай и не тревожься обо мне. Я проведу ночь у них.
Так легко, что в темноте не раздавалось даже шороха, цыганочка поднялась по лестнице, подошла к двери, из-под которой выбивался тоненький лучик света, осторожно протолкнула в щель записку и тихонько, так, чтобы не услышали этажом выше, постучалась.
Аврора спала крепким сном, но донья Крус, лежавшая рядом, тщетно пыталась хотя бы задремать. О чем она только не грезила, подперев головку рукой, – о свободе, о Лагардере, о Шаверни…
Заметив, что под дверь кто-то просунул бумажку, она вздрогнула. Что это – грубая ловушка Пейроля?
Сначала она решила, что да, и не встала с постели. Но любопытство женщин сильнее их благоразумия. Перед глазами Флор возникло благородное лицо их таинственного хозяина. Днем она видела его еще раз. Донья Крус отказывалась верить, что он тоже стремится погубить их. Кто знает – возможно, он решил им помочь?
Цыганка насторожилась и услыхала, что кто-то тихо-тихо стучит в дверь. Флор на цыпочках
Чего ей стоило сдержать крик, когда она прочла на клочке бумаги имя Лагардера!
Но что за загадочный друг появился у них в доме? Единственной женщиной в замке была старая Кончита…
Донья Крус все еще не решалась отворить дверь, хотя чувствовала, что это надо сделать: быть может, к ним пришло спасение!
«А чего ж бояться? – подумала она наконец. – Пейроль и так знает, что мы сбежим отсюда при первой же возможности. Хочет убедиться в этом еще раз – что ж, пожалуйста!»
Флор не была бы цыганкой, если бы не умела бесшумно отодвигать засов. Она приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Там стояла какая-то женщина.
Ржавые петли все же заскрипели; Флор в ужасе ухватилась за косяк. Но тут заскрежетал на ветру и старый флюгер на башне. Цыганка тотчас пришла в себя, широко распахнула дверь, впустила незнакомку и задвинула засов.
Девушки взглянули друг на друга – и тут же зажали себе рты, чтобы не закричать от радости. Только два имени прошептали они – так тихо, что и стоящий рядом человек ничего бы не услышал:
– Марикита!
– Мария де ла Санта-Крус!
И они крепко сжали друг друга в объятиях: губы их слились в поцелуе, волосы смешались… Две девочки-цыганки, некогда плясавшие вместе в Мадриде за Алькасаром, встретились, чтобы стать союзницами в борьбе не на жизнь, а на смерть.
Марикита первая разомкнула объятия, подошла к Авроре и посмотрела на нее.
– Красавица, – прошептала она. – Как я буду ее любить!
Донья Крус благодарно посмотрела на подругу; слеза радости упала с ее длинных ресниц.
– Ты здесь? – спросила она. – Как? Почему? Это он тебя послал?
– Это все случай… Я целую неделю не расставалась с Лагардером. Мы искали вас повсюду – и вот я нахожу вас в доме собственного отца…
– Хозяин замка – твой отец?
– Да, и я клянусь тебе, что он не сообщник Гонзага!
– Я так и думала… Но почему Анри не с тобой?
Марикита откинула волосы доньи Крус и прошептала ей на ухо:
– Послезавтра в полночь Лагардер будет здесь. Я обещаю тебе!
В этот миг проснулась Аврора: ее встревожило, что доньи Крус нет рядом с ней. С каким же изумлением она увидела, что ее подруга стоит в одной сорочке посреди комнаты и разговаривает с какой-то незнакомкой!
Обе цыганки в знак молчания приложили пальцы к губам и вдвоем подошли к постели молодой герцогини.
– Не повредит ли сильная радость твоему здоровью, сестричка? – спросила донья Крус.
– Разве у меня остались радости? – ответила Аврора.
– Да, – сказала Марикита, – я принесла вам радостную весть. Вы позволите поцеловать вас?
Бедная больная подставила цыганочке изможденное лицо, и та поцеловала ее в лоб.
– Это вам поцелуй от шевалье де Лагардера, – тихонько шепнула она. – Сегодня утром он запечатлел его у меня на лбу, чтобы я могла передать его вам.