Странствия Шута
Шрифт:
Он негромко крякнул, повернулся и отвесил мне затрещину. Вряд ли он вложил в этот удар все силы – большая часть усилий уходила у него на то, чтобы удерживать Шун. Однако мне многого и не требовалось. Меня отбросило назад, в глубокий сугроб. Ударом мне вышибло воздух из легких, но я чувствовала скорее негодование, чем боль. Он оскорбил меня. Хватая воздух ртом и кашляя, я ворочалась в снегу, пока наконец не сумела встать на четвереньки. Преодолевая боль в груди, я вдохнула побольше воздуха и выкрикнула слова, которые мне самой казались почти бессмыслицей, но ничего более
– Не трожь ее, или я убью себя!
Насильник и ухом не повел, зато со стороны спутников полной женщины раздались возмущенные крики. Она громко обратилась к ним на незнакомом мне языке, и бледнолицые чужаки вдруг толпой бросились к нам. Трое схватили меня, поставили на ноги и принялись отряхивать снег так усердно, словно выбивали ковер от пыли. Оттолкнув их, я поковыляла к Шун. Мне не было видно, что с ней, все заслонили дерущиеся. Вырываясь из рук своих помощников, я кричала:
– Шун! Спасайте Шун, а не меня! Шун!
Дерущаяся куча-мала пронеслась по Шун и откатилась дальше. Бледные не очень-то умели сражаться, зато их было много, а насильник один. Из кучи то и дело раздавались звучные удары кулаков и крики боли, и после один из спутников толстушки выбирался из драки, зажимая разбитый нос или прижимая руки к животу. Но они навалились на красавчика все вместе, прижали к заснеженной земле, не давая встать.
Кто-то крикнул:
– Осторожно! Он кусается! – И куча-мала на насильнике тревожно зашевелилась.
А пока они сражались, я брела по глубокому снегу вперед, падая и поднимаясь снова. Наконец я выбралась на утоптанный снег и упала на колени возле распростертой на нем Шун.
– Живи, – всхлипывала я. – Живи…
Но нет. Я не чувствовала в ней ничего. И лишь когда я коснулась ее щеки, блестящие глаза Шун моргнули. Она посмотрела на меня, не узнавая, и стала вскрикивать, коротко и резко, как испуганная наседка.
– Шун! Не бойся! С тобой все будет хорошо! Я буду защищать тебя!
Я и сама слышала, как нелепо звучат мои заверения. Я попыталась прикрыть ей грудь, взялась за обрывки корсажа, украшенного кружевом, и снег с моих меховых рукавиц посыпался на ее голую кожу. Шун вскрикнула и резко села, прикрывая грудь остатками корсажа. Она опустила взгляд на разорванную ткань и сказала убитым голосом:
– Это было самое лучшее и дорогое платье. Самое красивое.
Она расплакалась. Плечи ее содрогались от ужасных рыданий, но глаза оставались сухими.
– Оно и сейчас самое красивое, – утешала я ее. – И ты тоже.
Я хотела погладить ее, чтобы успокоить, но спохватилась, что меховые рукавицы до сих пор облеплены снегом, и попыталась снять их. Не тут-то было – они оказались пристегнуты к рукавам шубы.
Позади нас толстуха говорила с поверженным насильником:
– Нет, ты ее не получишь. Ты слышал, что сказал шейзим. Он ценит ее жизнь выше своей. Ее нельзя трогать, иначе он навредит себе.
Обернувшись к ним, я увидела, что толстушка расталкивает своих подопечных и те постепенно встают и отходят, высвобождая насильника. Тот в ответ только ругался. Язык был мне незнаком,
Я отчаялась стащить рукавицы и опустилась на корточки рядом с Шун. Мне хотелось поговорить с ней, но я не знала, что сказать. Не лгать же снова, что теперь все будет хорошо. Ни с кем из нас уже не будет все хорошо. Она съежилась в комочек, стараясь сделаться как можно меньше – подтянула колени к груди и низко опустила голову.
– Шейзим. – Полная женщина присела на корточки напротив меня. Я старалась не смотреть на нее. – Шейзим, – повторила она, коснувшись меня. – Эта женщина важна для тебя, да? Ты видел ее? Видел, как она делала нечто важное? Она нужна тебе, без нее никак? – Она положила руку на шею Шун – словно собаке на загривок. Шун съежилась еще больше, пытаясь избежать прикосновения. – Тебе нужно, чтобы она всегда была рядом, да?
Мой разум впитал слова, как до этого снег впитал кровь Фитца Виджиланта. Слова проникали в меня, оставляя пустоты. От моего ответа зависело очень многое. Чего ждет от меня эта женщина? Что мне сказать, чтобы она оставила Шун в живых?
Я по-прежнему не смотрела на нее.
– Шун нужна мне. И важна. – Я обвела рукой пленников и сердито крикнула: – Они все мне нужны! Все важны!
– Ну конечно. – Она говорила со мной ласково, будто с маленьким ребенком.
Тут я вдруг поняла, что, возможно, эта женщина думает, будто я куда младше, чем на самом деле. Можно ли это как-то обернуть нам на пользу?
Пока я лихорадочно строила планы, женщина продолжала:
– Все нужны. И все важны. Но некоторые люди важны особенно. Они создают перемены. Большие перемены. Или маленькие перемены, которые потом повлекут за собой большие. Если знать, как приложить их к делу. – Она присела еще больше, так что ее лицо оказалось ниже моего, и посмотрела мне в глаза снизу вверх. – Ты ведь понимаешь, о чем я, да, шейзим? Ты видел пути и людей на перекрестках, правда?
Я отвернулась. Она взяла меня за подбородок и заставила посмотреть ей в лицо, но я упрямо опустила взгляд, уставившись на ее губы. Она не заставит меня смотреть ей в глаза.
– Шейзим, – произнесла она с мягким упреком. – Посмотри на меня. Скажи, эта женщина важна? По-настоящему важна?
Я понимала, что она имеет в виду. Я увидела это мельком, когда нищий на ярмарке коснулся меня. Бывают люди, подталкивающие перемены. Все люди меняют ход событий, но есть такие, кто, словно огромный валун, перекрывает течение и направляет реку судьбы в новое русло.
Не зная, правда это или ложь, я сказала:
– Она важна. Она очень для меня важна. – И что-то – то ли озарение, то ли хитрость – заставило меня добавить: – Без нее мне не дожить и до десяти лет.