Странствия Шута
Шрифт:
Когда я вернулся с тазом воды и сорочкой, то увидел, что Шут расставил мази на столе.
– Лавандовое масло, судя по запаху. – Он тронул первый горшочек. – А тут медвежье сало с чесноком.
– Хороший выбор, – одобрил я. – А вот и вода.
Шут зашипел, когда я смочил ему спину тряпицей. Дав свежим струпьям немного отмокнуть, я спросил:
– Быстро или медленно?
– Медленно, – сказал он.
И я начал с самой нижней гноящейся раны, в опасной близости от позвоночника. К тому времени, когда я с великой осторожностью отлепил ткань, по лбу Шута градом катился пот.
– Фитц, –
Его узловатые пальцы вцепились в край стола. Я не стал отрывать рубашку одним рывком, а сделал это постепенно, не обращая внимания на его крики и стоны. В какой-то момент Шут не выдержал, ударил кулаком по столу, уронил руку на колено и уперся лбом в каменную столешницу.
– Уже все, – сказал я, закатав рубашку ему на плечи.
– Как они выглядят? Плохо?
Я придвинул подсвечник с несколькими свечами поближе и внимательно осмотрел его спину. Как страшно он все-таки отощал – позвонки отчаянно выпирали из-под кожи. Раны зияли, но крови не было.
– Раны чистые, но пока не закрылись. Нам и не надо, чтобы они сейчас закрывались – пусть сначала заживут в глубине. Придется еще немного потерпеть.
Шут не издал ни звука, пока я втирал лавандовое масло. Когда я добавил к маслу медвежьего сала с чесноком, смесь получилась не самая благоуханная. Обработав все раны, я приложил к спине Шута чистый кусок полотна и прилепил его при помощи того же сала.
– Вот чистая рубашка, – сказал я. – Постарайся не потревожить ткань на спине, когда будешь переодеваться.
И я отправился на другой конец комнаты, где стояла кровать. Кровь и гной испачкали простыни. Надо будет оставить Эшу записку, чтобы принес чистое белье. Хотя умеет ли мальчик читать? Наверняка. Даже если мать не научила его, чтобы он помогал ей в делах, то Чейд уж точно первым делом позаботился, чтобы новый ученик освоил грамоту. А пока я сделал, что мог, – перевернул подушки и расправил простыни.
– Фитц? – окликнул меня Шут.
Он по-прежнему сидел у стола для опытов.
– Я здесь. Просто перестелил тебе постель.
– Из тебя вышел бы хороший слуга.
Я промолчал. Неужели он пытается насмехаться надо мной?
– Спасибо, – добавил он. И чуть погодя: – Чем займемся теперь?
– Ну, ты поел, раны мы обработали. Наверное, теперь ты хочешь немного отдохнуть?
– Честно говоря, я ужасно устал отдыхать. Так устал, что уже ни на что не способен, кроме как дойти до кровати.
– Тебе, наверное, очень скучно тут одному.
Я стоял, не двигаясь с места, и смотрел, как Шут, спотыкаясь, ковыляет к постели. Он не хотел, чтобы я помогал ему.
– Скучно… Ах, Фитц, знал бы ты, как это замечательно – скучать. Бывало, я долгими, бесконечными днями гадал, когда за мной явятся, какую пытку придумают на этот раз и сочтут ли нужным дать мне воды и еды до или после… Стоит вспомнить об этом, как скучный день становится желаннее самого веселого праздника. А по пути сюда я страстно мечтал, чтобы моя жизнь стала предсказуемой. Чтобы знать, добрый человек мне встретился или он на самом деле жесток, знать, будет ли чем утолить голод завтра, удастся ли найти сухое место для ночлега. Эх…
Шут уже подошел довольно близко и вдруг остановился. На его лице промелькнули такие чувства, что у меня защемило сердце. Он не хотел делиться этим со мной.
– Кровать тут, слева от тебя. Вот так, да, ты ее нащупал.
Он кивнул и ощупью двинулся вдоль постели. Я откинул одеяла, чтобы он мог лечь. Шут присел на краешек, мимолетно улыбнулся и сказал:
– Такая мягкая… Фитц, ты не представляешь, какое это утешение для меня – спать в мягкой постели.
Он стал укладываться, медленно и осторожно. Его манера двигаться напомнила мне Пейшенс на закате ее дней. Даже чтобы просто засунуть ноги под одеяло, у него ушло некоторое время. Свободные пижамные штаны задрались, открыв тощие икры и раздутые суставы. Мой взгляд упал на его левую ступню, и меня передернуло. Ее и ступней-то уже было не назвать. И как он сумел столько пройти?
– Я опирался на палку.
– Но я же ничего не сказал вслух!
– Ты издал такой еле слышный звук… Ты всегда так делаешь, когда видишь, как кому-то больно. Царапину на морде Востроноса. Или меня в тот раз, когда мне надели на голову мешок и избили.
Он повернулся на бок и неуклюже потянулся скрюченной рукой к одеялу. Ни слова не говоря, я помог ему укрыться.
Шут помолчал с минуту, потом сказал:
– Спина уже болит не так сильно. Что ты с ней сделал?
– Промыл и обработал раны.
– А еще?
«К чему увиливать?» – решил я.
– Когда я прикоснулся к тебе, чтобы очистить лопнувший нарыв, я… на время стал тобой. И подтолкнул твое тело к тому, чтобы оно быстрее исцелилось.
– Надо же, как… – Шут замялся, подбирая слово, – интересно.
Я думал, он разозлится. Я ждал грома и молнии. А увидел всего лишь осторожный интерес. Это заставило меня признаться:
– Не только интересно, но и немного страшно. Шут, раньше, когда я помогал кому-то исцелиться при помощи Силы, это всегда было очень трудно. Нелегко проникнуть в чужое тело и заставить его напрячься ради исцеления. Порой это невозможно сделать в одиночку, нужен весь круг магов. Поэтому меня пугает то, как легко я мысленно погрузился в тебя. Что-то тут не так. И еще странно, как легко мне удалось пронести тебя сквозь столп Силы. Ты ведь забрал связывающие нас отпечатки с моего запястья много лет назад. – Я изо всех сил постарался сказать это без упрека в голосе. – Сейчас я и сам не понимаю, как я мог быть настолько безрассудным, чтобы войти в камень с тобой на руках.
– Безрассудным… – тихо повторил он и засмеялся. – Наверное, жизнь моя висела на волоске.
– Да. Я думал, что вычерпал всю силу Риддла, чтобы пронести тебя сквозь камень. Но потом, когда мы оказались здесь и я увидел, как сильно ты исцелился, это заставило задуматься. Возможно, силы Риддла ушли не только на дорогу.
– Не только, – твердо сказал он. – Я не могу это доказать, но чувствую, что прав. Фитц, много лет назад ты вернул меня с того света. Ты отыскал мою душу и поместил ее в себя, а сам проник в мое мертвое тело и безжалостно заставил его вернуться к жизни. Так возница нахлестывает лошадей, чтобы они вытащили увязшую в болоте повозку. И почти столь же бесцеремонно ты поставил под угрозу не только наши с тобой жизни, но и жизнь Риддла, чтобы принести меня сюда.