Странствия убийцы [издание 2010 г.]
Шрифт:
— О мой мальчик, мой мальчик, я был уверен, что ты мертв! Когда Баррич сообщил, что нашел твое тело, я думал, у меня сердце разорвется. То, что мы сказали друг другу перед тем, как расстаться… но ты здесь, живой, хоть и нездоровый.
Он наклонился и поцеловал меня. Ладонь, которой он коснулся моей щеки, была покрыта мозолями, оспины на ней были едва видны из-за загара. Я посмотрел ему в глаза и увидел в них радость и любовь. В моих собственных глазах стояли слезы, и я спросил:
— Ты действительно хочешь забрать мою дочь и посадить ее на трон? Еще один бастард
Лицо Чейда окаменело. Шевелились только губы, когда он ответил:
— Я сделаю все, что смогу, чтобы истинный Видящий снова оказался на троне Шести Герцогств. Как я поклялся. И ты поклялся тоже. — Он твердо встретил мой взгляд.
Я в тревоге смотрел на него. Он любил меня. Хуже того, он в меня верил. Он верил, что я найду в себе достаточно сил и преданности, чтобы исполнить долг, который был становым хребтом его жизни. Долг, вынуждавший меня принимать муки, которые не мог бы вообразить даже Регал со всей его ненавистью ко мне. Вера Чейда в меня была такова, что он, ни секунды не колеблясь, послал бы меня в любую битву и ждал бы от меня любых жертв. Сухое рыдание внезапно сотрясло меня и рвануло стрелу в моей спине.
— Этому нет конца! — закричал я. — Этот долг загонит меня в могилу. Лучше бы я умер! Дайте мне умереть! — Я вырвал у Чейда руку, не считаясь с болью, которую вызвало это резкое движение. — Оставьте меня!
Чейд даже не вздрогнул.
— У него жар! — возмущенно сказал он шуту. — Тебе следовало бы дать ему чая из ивовой коры.
Ужасная улыбка появилась на лице шута. Но прежде чем он успел ответить, раздался резкий рвущийся звук. Серая голова протиснулась сквозь затянутое кожей окно, оскалив полную белых зубов пасть. Через мгновение зверь был уже в комнате, попутно опрокинув полку с горшками на лежавшие под ней свитки. Ночной Волк прыгнул, проскрежетал когтями по деревянному полу и остановился между мной и поспешно поднявшимся Чейдом. Он зарычал сразу на всех.
Я убью их всех ради тебя, только скажи!
Я уронил голову на подушку. Мой чистый дикий волк. Вот что я сделал с ним. Чем это лучше того, что Чейд сделал со мной?
Я снова оглядел их. Чейд стоял, лицо его было совершенно неподвижным. На всех лицах были потрясение, жалость и разочарование, причиной которых был я. Отчаяние и лихорадка трясли меня.
— Простите, — слабо пробормотал я. — Я никогда не был тем, кем вы меня считали. Никогда.
Молчание наполняло комнату. Тихо потрескивал огонь.
Я спрятал лицо в подушку и закрыл глаза. А потом произнес то, что был вынужден сказать:
— Но я пойду и найду Верити. И я приведу его к вам. Не потому, что я тот, кем вы меня считали, — добавил я, медленно подняв голову. Я видел надежду, блеснувшую в глазах Чейда. — Просто у меня нет выбора. У меня никогда не было выбора.
— Ты считаешь, что Верити жив? — В голосе Кетриккен была жадная надежда. Она налетела на меня, как океанский шторм.
Я кивнул:
— Да, я верю, что он жив. Я чувствую его.
Ее лицо было так близко и
— Тогда почему он не вернулся? Он заблудился? Ранен? Или совершенно не думает о тех, кого оставил здесь? — Ее вопросы барабанили по мне, как град мелких камешков, один за другим.
— Мне кажется… — начал я, но не смог. Не смог думать, не смог говорить.
Я закрыл глаза. Все долго молчали. Ночной Волк заскулил, потом утробно заворчал.
— Может быть, нам лучше уйти ненадолго, — неуверенно предложила Старлинг. — Фитц не готов сейчас к этому разговору.
— Ты можешь идти, — торжественно сказал ей шут. — Я, к несчастью, все еще живу здесь.
Идем охотиться. Время идти на охоту. Я смотрю туда, откуда мы пришли, но Лишенный Запаха перекрыл этот путь, затянул дырку новым куском оленьей кожи. Дверь. Часть нас знает, что это дверь, и мы подходим к ней, тихонько скулим и толкаем ее носом. Приходит Лишенный Запаха. Он ступает легко и осторожно. Он вытягивается, хватает дверь бледной лапой и открывает ее для нас. Я выскальзываю обратно, в холодный ночной мир. Приятно снова поразмять мышцы, и я бегу от боли, душной хижины и тела, которое не работает, в это дикое тело из плоти и шерсти. Ночь глотает нас, и мы охотимся.
Это была другая ночь и другое время, до или после, я не знаю, мои дни неотличимы друг от друга. Кто-то снял теплый компресс с моего лба и заменил его холодным.
— Прости, шут, — сказал я.
— Тридцать два, — промолвил усталый голос. — Пей, — добавил он мягче.
Холодные руки коснулись моего лица. Чашка с какой-то жидкостью оказалась у моих губ. Я попытался попить. Чай из ивовой коры. Я с отвращением отвернулся. Шут вытер мне рот и сел на пол рядом с моей кроватью. Он поднес к свету свиток и начал читать. Была глубокая ночь. Я закрыл глаза и попытался снова найти сон. Но мне попадались только вещи, которые я сделал неправильно, и доверие, которое я не оправдал.
— Прости меня, — сказал я.
— Тридцать три, — не поднимая глаз, отозвался шут.
— Что тридцать три?
Он удивленно посмотрел на меня:
— О, ты действительно проснулся и даже разговариваешь!
— Конечно. Что тридцать три?
— Тридцать три «прости». К разным людям, но большая часть ко мне. Семнадцать раз ты звал Баррича. Боюсь, я потерял счет твоим призывам к Молли. И наконец, шестьдесят два раза «Я иду, Верити!».
— Я, наверное, довел тебя до безумия. Прости.
— Тридцать четыре. Нет. Ты просто бредил, немного монотонно. Это лихорадка, я полагаю.
Шут вернулся к чтению.
— Я так устал лежать на животе, — пожаловался я.
— У тебя всегда остается спина, — посоветовал шут и увидел, как я содрогнулся. Потом: — Хочешь, чтобы я помог тебе лечь на бок?
— Нет. Будет только больнее.
— Скажи, если передумаешь. — Он снова перевел взгляд на свой свиток.
— Чейд больше не приходил повидать меня? — спросил я.
Шут вздохнул и отложил пергамент.