Страшен путь на Ошхамахо
Шрифт:
Старик снова осекся.
— Совсем голова дырявая стала. Что же там этот, Батараз?..
Потом он опять полистал немного Библию и спрятал ее под овчинами. «Сходить,
— …Еще тыщу и еще полтыщи лет назад, — тоном ученого рассказчика заговорил старик, — султан [148] Диоклетиан преследовал, пытал и казнил христиан. И служил у него соглядатай по имени Спион Подлеций, от чьего зоркого ока мудрено было укрыться. Ныне означенный Спион
Подлеций служит султану Ахмеду и хану Каплану. И будет он так же служить и другим владыкам, выискивая инакомыслящих в течение еще одной восьмой тысячелетия. И можно бы избавиться от бессмертного соглядатая, да вот… нельзя. Всем людям и вождям их надо бы дружно ополчиться, но не могут они.
148
Конечно, не султан, а император
Старик подумал и выкрикнул со злостью, по-русски:
— Промеж их бысть пря! — и, укоризненно покачав головой, добавил:
— Яко бестие, но не яко человеци…
Кто-то вдруг появился в проеме пещеры.
— Мир этому дому!
Глубокие морщины на впалых щеках старика слегка разгладились:
— У-о-о! Кто ко мне пожаловал! Это ты, Нартшу, безбожник легкомысленный?
— Да, да, отец! — весело усмехнулся гость. — Это я, твой старый друг Нартшу. Первый безбожник пришел к последнему шогену.
— Не кощунствуй! Бог накажет.
— Страшнее, чем люди, никто не накажет.
— Да уйми ты язык свой! — рассердился шоген. — А то я тебя палкой!
— Шогеновским посохом?! — с притворным ужасом спросил Нартшу.
Старик хотел было дать волю своему гневу, но то ли вспомнил о приличествующих духовному пастырю терпении и кротости, то ли от внезапной перемены настроения, он устало махнул рукой.
— Спорить с тобой… — Иуан встал и пошел навстречу гостю. — Заходи, садись. Не побрезгуй моей нищенской шуг-пастой.
— Я тут не один, а с друзьями. — Нартшу вошел в пещеру, а старик увидел в нескольких шагах от входа двух молодых парней и одного мужчину лет тридцати.
— Только им не всякая шуг-паста по вкусу, хотя она и пахнет так соблазнительно,
— Нартшу кивнул головой на коптящуюся кабанятину.
— Ага, мусульмане, значит, — чуть слышно пробормотал шоген, а затем сказал уже погромче:
— Ничего, у меня еще коза есть, вон там, на лужайке пасется.
— Коза тебе, дорогой хозяин, еще пригодится — не оставаться же старому человеку без молока. А мы тут нескольких баранов пригнали. Оставим их здесь. Одного только зарежем.
— Балуешь ты старика Иуана…
Оживленный, но полный достоинства шоген вышел из пещеры и величавым жестом пригласил Канболета, Кубати и Куанча в свое жилище. Сделал он это так, словно обитал не в горной пещере, а в богатом княжеском доме.
Обоих молодых старик знал, но не выдал себя — может, эти люди желают остаться неизвестными?
И Кубати узнал старика: совсем немного времени прошло с тех
После неторопливой трапезы старик уже готовился рассказать о своем подвиге и торжественно вручить джигитам панцирь, как вдруг услышал спокойный вопрос Нартшу:
— А ты знаешь, уважаемый шоген, что хозяин той блестящей стали, которую ты унес из-под носа Алигоко Вшиголового, сидит с тобой рядом?
Старик в изумлении приоткрыл рот и перевел взгляд с Нартшу на Канболета.
— Вам что, бог помогает? Как вы догадались?
Нартшу рассмеялся:
— Нам твой посох помог.
Старик поднялся с места, выдернул посох из земли, воткнул снова и, покачав головой, направился в темный угол пещеры. Там он раскидал какое-то тряпье и вытащил панцирь.
— Вот он, возьмите…
— Уж и не знаю, чем отплатить тебе, добрый человек за твою услугу, — мягко прогудел могучий бас Канболета.
— Мне по моим заслугам бог воздаст, — смиренно ответил шоген и перекрестился.
— А я думаю, если воздают люди, это, пожалуй, надежнее, — возразил Нартшу.
— Как опрометчивы твои слова! — со стоном воскликнул старый отшельник. — Ведь все сущее на земле носит признак промысла божьего. Неужели вам неясно, что в этом мире ничего не происходит без Его воли и ведома! И каждый — будь то язычник, мусульманин или приверженец единственно истинной религии — религии Ауса Герга — получит свое!
— Любая религия считает себя истинно верной, — вмешался Канболет. — Вот и муллы говорят, что в мире нашем ничего не делается без волеизъявления аллаха. А велика ли разница между христианской и мусульманской верой?
— Прости его, господи! — испугался шоген. — Он сам не ведает, что говорит.
Канболет добродушно усмехнулся:
— Ведаю. А скажи мне, уважаемый христианский мулла, говорится ли в вашем священном китабе, что все иноверцы будут жестоко наказаны?
— Говорится… — слегка растерялся шоген.
— Вот и в Коране говорится: «Не раз пожалеют неверные, что они не сделались мусульманами». Для всех для них уготовано место в аду, не так ли? Спрошу еще: кому ваша религия обещает рай на том свете — самым набожным, самым богобоязненным, правда?
— Правда…
— А теперь я тебе скажу еще один аят из Корана: «Самый достойный перед господином и среди вас тот, кто питает особенно сильный страх божий».
Иуан угрюмо молчал. Он сейчас не чувствовал в себе привычного в прежние времена стремления доказывать свою правоту, убеждать, вести благочестивый спор. Сейчас он думал о том, что вот уйдут гости, и разум его снова зашатается, как одинокое деревце на ветру, и не будет больше ни сил, ни желания воспарить усталым своим умом ввысь, подняться над горами и долинами, окинуть мир пронзительным ясновидящим взором. Да и обладал ли он когда-нибудь крылатым разумом? Видел ли то, чего не видели до него другие? Сумел ли сказать людям слово новое?