Страшен путь на Ошхамахо
Шрифт:
Оруженосец осторожно присел на камень у огня, а его хозяин, как бы приоткрывая перед любопытным крестьянином завесу загадочной тайны, спокойно продолжал говорить:
– Тузар, твоя сабля опускалась на головы врагов не реже, чем моя, твои стрелы попадали в цель, пожалуй, получше, чем пущенные моей рукой. И не слуга ты мне, а верный боевой соратник.
Оруженосец при этих словах застенчиво потупил взор.
Табунщик, нагнувшись над костром и помешав деревянной лопаточкой превшее в котле пшено, слушал гостя с таким неподдельным интересом, что суровый воин пожелал ответить хотя бы на два-три из тех сотен немых вопросов, которые читались на лице Хануха. Он знал, что как бы ни распирало кабардинца мучительное любопытство, он сам ни о чем не спросит.
– Хорошие травы растут на этом пастбище, – сказал он, обращаясь к табунщику. – Наверное, для добрых коней здесь настоящее раздолье.
Ханух тоже был смышленым человеком. Он сразу догадался, что в этом разрешении говорить, которое исходит от знатного господина, кроются совершенно недвусмысленные вопросы.
Крестьянин откашлялся и начал хрипловатым голосом:
– Да, у моего князя Шогенуко много хороших пастбищ. Коней тоже много, а раньше было еще больше. Так много, что даже на этой палке не хватило бы места для зарубок. – Ханух показал на свое копье. – Недавно Шогенуко был в далеком набеге, а в это время какой-то князь налетел ночью на его владения и угнал большой табун кобылиц с жеребятами-однолетками. Нам, табунщикам, досталось от хозяина, хотя он сам понимал, что мы не виноваты. Ну, мне еще не так. Ведь я пшикеу – вольноотпущенный княжеский крестьянин. Только вот через каждые два дня на третий должен я присматривать за шогенуковскими конями. Ханух меня зовут. Извините за скудное угощение, за позор моего жалкого огня. Кроме пшена, сыра да кислого молока сейчас у меня нет ничего…
Услышав последние слова, важный пришелец многозначительно хмыкнул.
– Настоящий воин не думает о таких пустяках, добрый Ханух, – улыбнулся Тузар. – Гости твоего огня не какие-нибудь турки, любящие услаждать свои утробы жирной и обильной пищей. Мой господин, которого ты можешь называть высокодостойным Мысроко, обладая силой нарта, воздержан в еде, как хрупкая девушка.
Мысроко сделал нетерпеливый жест рукой, хотя по лицу его было видно, что грубая лесть Тузара нисколько его не обижает.
Ханух всем своим видом выражал радостное потрясение:
До сих пор только по народным преданиям знал я о прославленных адыгах далекого Мысыра! [6] Великий Тхашхо! Ты дал моим глазам увидеть живого…
– Подожди, пшикеу! – перебил табунщика именитый гость. – Твой Тхашхо, который считается главным среди здешних адыгских идолов, тут совершенно ни при чем. Ибо все сущее на земле покоряется или должно со временем покориться единственно истинному аллаху и пророку его Магомету.
6
Египет, а Мысроко — значит сын Египта
Ханух испуганно моргал глазами: хотелось и согласиться, и в то же время страшновато было так вот сразу покинуть привычных богов.
А Тузар добавил для пущей убедительности:
– Ты слушай, парень, что говорит тебе высокодостойный, сделавший хадж в Мекку и познавший мудрость Священной книги, о чем свидетельствует зеленый тюрбан на его просветленной голове! – низкий рокочущий бас Тузяра окончательно обил с толку бедного крестьянина.
– Конечно, – пробормотал он. – Мы темные люди… Мы такой чести не заслужили… И, конечно, аллах и Магомет, и еще Аус Герга – хорошие боги…
– Остановись, простодушный! – строго и твердо сказал Мысроко. – А то ты еще не такого наговоришь. Тебе ясно объясняли:
7
книга религиозного содержания
Ханух обрадовался случаю перевести разговор на другую тему:
– Вот и мой хозяин такой же: очень он любит поработать боевым топором или длинной пикой. Его селище тут, рядом, на расстоянии двух полетов стрелы. Он убьет меня, если высокочтимый Мысроко к нему не заедет.
– Заедем, – благосклонно ответил Мысроко. – Наши кони уже отдохнули, и мы тронемся в путь, как только ты их напоишь. Мы бы тебя не тревожили, добрый человек, но ведь неудобно въезжать во двор князя на взмыленных лошадях, как будто спасаясь от погони…
Пока мужчины сидели у костра, туман рассеялся, а небо постепенно очистилось от серых неприветливых облаков. Мысроко и Тузар впервые увидели Главный Кавказский хребет во всем его великолепии. С востока на запад, насколько хватал глаз, протянулась острозубая горная стена. Солнце еще не взошло, и лишь отдельные вершины, покрытые вечным снегом, были окрашены в нежные розовато-желтые тона. Но вот край солнечного диска приподнялся над восточной оконечностью горной цепи, и множество причудливо изломанных граней бесконечной утесисто-снежной гряды мгновенно вспыхнули ярко-золотистым переливчатым сиянием. Теневые склоны из тускло-серых стали вдруг чисто-голубыми, беспорядочные скальные нагромождения, незаметенные снегом, сменили черную окраску на оранжево-коричневую. А совсем рядом, наполовину возвышаясь над хребтом, словно полководец, вышедший из общего строя, уверенно и гордо возносил к небу обе свои вершины исполин Ошхамахо [8] – Гора Счастья, как издавна называли его кабардинцы. С этой части пастбищного нагорья он виден весь – от гранитного цоколя до сверкающих ослепительным блеском, округлых, как девичьи груди, вершин. Казалось, Ошхамахо специально сбросил сегодня плотную облачную бурку, в которую кутался всю последнюю неделю, чтобы поразить своей величественной красотой двух суровых воинов, вернувшихся с далекой чужбины.
8
Эльбрус
Мысроко смотрел немигающими глазами на огромную гору, а губы его еле слышно шептали:
– Так вот ты какой, Ошхамахо… Нет, ни одна из старинных адыгских легенд, привезенных в Мысыр моими предками еще два или три века назад, не смогла тебя приукрасить… А какие горы и пастбищные склоны, какие чистые и щедрые реки, какие богатые леса… Даже эдем я представлял себе более скромным, да простит мне аллах мое невольное кощунство!
Тузар стоял чуть позади хозяина и шумно вздыхал.
Ханух напоил коней, приторочил к тузаровскому седлу хурджин, оба лука и длинный чехол с чем-то тяжелым внутри.
Тузар накинул на плечи высокодостойного бурку, и тот легко, почти не касаясь стремени, вскочил на коня.
– А ты заслуживаешь благодарности, – сказал Мысроко табунщику. – И, возможно, я еще буду иметь случай вознаградить тебя.
– За что? – удивился крестьянин.
– Хотя бы за то, что тебя зовут Ханух, – усмехнулся именитый всадник и пришпорил коня.
Тузар последовал за своим господином.
* * *