Страшная история
Шрифт:
– Я плохая мать, – прошептала она в ответ. – Я не уберегла тебя… Господи, ну почему я не отобрала у тебя ключи от машины и позволила уехать на эту злосчастную вечеринку?
– Все в прошлом, мамочка, – глухим голосом отозвалась я, стараясь не показывать ей, что вот-вот расплачусь от бессилия и безнадежности. – Я сама во всем виновата. Только я и никто больше… Ты не виновата в том, что тебе приходится работать ночами, чтобы прокормить нас, и не твоя вина, что у тебя есть дочь, которая росла такой самоуверенной, эгоистичной и непослушной
– Прошлое есть прошлое, – тихо согласилась мама и по ее тону я поняла, что она тоже близка к тому, чтобы разрыдаться. – Помнишь, что я говорила тебе в больнице? Мы не должны зацикливаться на прошлом, иначе у нас не будет будущего. Поверь мне, я знаю по опыту, каково это – позволять сожалениям и воспоминаниям терзать твой разум.
Я хотела было возразить ей, что у меня в любом случае нет будущего, но на этот раз – не знаю, каким образом – мне удалось сдержать рот на замке и не доставать из него свой острый язык.
– Я вернусь в девять, милая, – добавила мама, а потом, вздохнув, поднялась с кровати. – Держись подальше от неприятностей.
– Прости меня за то, что иногда бываю несносной, мамочка, – добавила я, едва сдерживая слезы. – Я очень ценю все, что ты для меня делаешь. Я перестану быть крысой. Обещаю.
– Не будь так строга к себе, – ответила мама. – Ты через многое прошла, родная, но все образуется и встанет на свои места, обещаю.
– Это не оправдание тому, что я плохо относилась к тебе до трагедии.
– Перестань. Я ничего этого не помню. Увидимся утром, милая.
– Хорошей смены, – пробормотала я, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам. Внезапно мне очень сильно захотелось, чтобы она осталась дома, но я точно знала, что не могу требовать от нее этого. Я должна вести себя не как испуганный пятилетний ребенок, а как разумный взрослый человек. Через пару минут я услышала, как входная дверь захлопнулась и сразу же после этого раздался скрежет замка, закрываемого ключом с наружной стороны дома.
6
(август 1978)
Сидя в своей кровати, я прислушиваюсь к охватившей дом тишине и понимаю, что папа, наконец-то, уснул. Медсестра из окружной больницы придет рано утром и поэтому мне тоже необходимо выспаться, но я боюсь ложиться спать. Я знаю, что снова увижу этот страшный сон, в котором маленький Вилсон Берри спрашивает меня за что я убила его, проснусь в холодном поту и все равно уже не смогу сомкнуть глаз до самого рассвета…
Боже, как я устала…
Но я сама заслужила это, поэтому не жалуюсь, а просто продолжаю сидеть в постели, умоляя Господа только о том, чтобы не дал мне сойти с ума до папиной кончины, и грустные мысли бесконечной чередой проносятся в моей голове. Мне нельзя спать. По крайней мере, если я буду бодрствовать, то мне не приснится кошмар, я не закричу и не разбужу папу. А если закричу, он проснется и снова будет сыпать своими жестокими оскорблениями и унижениями. «То, что ты сделала с ним – убийство! Ты – убийца! Преступник!» – услышала я в голове еще хриплый, полный презрения крик.
– Я убийца… – шепчу я, чувствуя, как слезы снова льются из моих глаз. – Я…
Вдруг я слышу слабый скрип половиц, раздающийся из коридора. Я замираю и прислушиваясь, однако ничто, кроме настенных часов не нарушает вокруг меня холодной тишины.
Показалось.
Боже, как я устала…
Может быть, действительно, только электрический стул избавит меня от страданий, переживаний и проблем? Пожалуй, я стану первым преступником в Америке, который сядет на него с облегченной улыбкой и надеждой избавления во взгляде.
И вдруг я, пытаясь отвлечься от этих дурных мыслей, вспоминаю, как гладила сегодня свое любимое пианино, и как сильно мне полегчало после общения с ним. В голову приходит невероятная мысль. Я понимаю, что очень хочу сесть перед ним на стул хоть ненадолго и снова погладить его теплую лаковую поверхность, быть может, это поможет мне отвлечься, успокоиться и привести в порядок голову. Сама эта идея настолько безумна, что я никогда бы не отважилась на ее воплощение, если бы папа был в состоянии передвигаться самостоятельно и застукать меня в гостиной, сидящей перед инструментом. Естественно, я не рискну играть на нем, поскольку это примерно тоже самое, что подписать себе смертный приговор, ведь папа будет вне себя от ярости. Я просто прошмыгну, как мышка, в гостиную, посижу перед пианино на круглом стуле, поглажу его, быть может, даже всхлипну и оброню одинокую слезу, но не более.
Я с опаской смотрю на дверь своей комнаты и прислушиваюсь к приглушенному свисту папиного храпа, раздающегося из-за стены.
Решено. Я иду в гостиную.
7
(август 2018)
Мама ушла. Только сейчас я осознала, что осталась в доме совершенно одна. Я прислушалась к окружившей меня тишине и мне стало немного не по себе. Порой тишина может пугать посильнее самого громкого грома. Интересно, мелькнула мысль, оставила ли мама включенным свет в спальне или нет. Конечно, это не имело для меня никакого значения, но сейчас я бы не отказалась от того, чтобы свет, все же, был включен.
Вздохнув и решив отвлечься от нахлынувшей на меня тоски, я решила спуститься на кухню и попытаться самостоятельно приготовить себе чашку чая, поэтому, вооружившись тростью, поднялась с кровати и двинулась к выходу из комнаты. В целом, несмотря на то, что наш новый дом оказался совсем немаленьким, я довольно быстро научилась ориентироваться в его стенах, поэтому дорога до кухни не отняла у меня много времени и не создала мне никаких проблем.
Уже находясь внизу, я открыла один из шкафов и ощупала пространство в поисках чашки.