Страшнее пистолета
Шрифт:
— Училась, — злорадно хмыкнула Шана. — Пока по пьяни в баре мобилку не сперла у соседки по столику.
— Ну и что! Я раскаялась, мне много не дадут, адвокат обещала! — запальчиво выкрикнула Оксана. — Зато я старух не грабила и стариков не избивала, под видом соцработниц к ним вваливаясь! Мобилка, она явно не последняя у той девчонки, а вот гробовые забирать и над бабушками беспомощными глумиться — это только такая тварь, как ты, может!
— Глохни…! — окрысилась бабища. — Можно подумать, Кобра лучше. Я хоть не убила никого, а она человека порешила, причем голыми руками, ниндзя…!
— Не
— А тебе что до того? Мать родная не беспокоилась, а ты ей кто? Или решила деньгами с подельником не делиться, вот и кончила его, а?
— Если бы я знала, что он творит дома, я бы с этим гнусом вообще связываться не стала, желающих работать со мной хватало. И вообще, не твое сучье дело, кто, что и как, поняла? Или опять ментам стучать побежишь?
— Да ты! — праведный гнев у Шаны получился неубедительным. Совсем. — Да ты сама…! Да я…
— Заглохни, сказала, дай девчонке отдохнуть.
— С… я на эту девчонку, я еще до нее доберусь…
Что ответила Кобра, Лана уже не слышала, реальность осточертела ей окончательно и бесповоротно, и девушка с облегчением отправилась в сон.
Глава 32
Проспала она, похоже, довольно долго. Во всяком случае, слабенький февральский свет, с трудом просачивавшийся в небольшое зарешеченное окно, к моменту пробуждения Ланы посинел. То ли от холода, то ли от тоски по заходящему солнцу.
Девушке тоже очень захотелось посинеть от тоски. Потому что, выныривая из сладкого сна, она меньше всего ожидала снова оказаться в душной вонючей камере. Лана надеялась, что все происшедшее окажется всего лишь сном, кошмаром, навеянным общей нервной обстановкой последних дней накануне тендера. И маетой по Кириллу…
Ну как может оказаться правдой то, что вежливый, всегда корректный Георгий Михайлович Пилишвили, ее квалифицированный и надежный сотрудник, прекрасный специалист, от которого Милана Красич меньше всего могла ожидать удара в спину, невозмутимо нанесет этот удар, организовав безупречную инсценировку! Мешок с наркотиками, смена охраны, новые люди на стройке, «сигнал неравнодушного гражданина» — все это звенья одной цепи. Вернее, части паутины, которую плел невидимый паук на нее, на Лану. Впрочем, почему на Лану, кому она нужна сама по себе! Удар нанесен по холдингу отца, после такого скандала, даже если удастся доказать непричастность дочери к дурацким наркотикам, об участии в тендере можно забыть. И отмываться придется очень долго — «то ли он украл, то ли у него украли, но история вышла неприятная».
Что касается невидимого паука — Лана была на девяносто процентов убеждена, что за всем этим стоит «JTI‑Москва». И если в отношении других участников тендера новички ничего серьезного не предпринимали, ограничиваясь мелкими укусами, то против основного конкурента, строительного холдинга Мирослава Красича, была подготовлена тщательно продуманная провокация.
И если адвокату не удалось вытащить Лану сразу же, не допуская ее помещения в СИЗО, значит,
Вот только не совсем вписывается в схему ситуация с помещением в общую камеру. Зачем конкурентам физическое и моральное унижение Ланы? Им ведь надо одно — убрать серьезную фигуру с шахматной доски строительного бизнеса, свалить или хотя бы пошатнуть ферзя — холдинг отца. Зачем, почему, ради чего?
Ответа не было, потому что они, ответы, разбрелись по каким‑то закоулкам, и чтобы их отыскать, требовалось приложить немало усилий. А прикладывать было нечего, ни физических, ни моральных сил за время сна не прибавилось.
Не ври самой себе! Не такая уж ты хрупкая фифа! Да, очень хочется спрятать голову под одеяло и не вылезать оттуда, пока ситуация сама собой не рассосется. Как синяк на коленке. Но это с некоторым натягом (одеяла на голову) можно было бы реализовать в одиночной камере, а здесь расслабляться рано.
Мерзкая тварь, при одном воспоминании о которой у Ланы судорожно сжимались кулаки, все еще была рядом. И заступничество Кобры, которую лесбиянка и ее прихлебательницы явно побаивались, ситуацию облегчало не намного.
Но спасибо, что она вообще оказалась здесь, эта странная женщина, мрачное прошлое которой почему‑то не вызывало у Ланы отторжения. Кем бы она ни была, за что бы ни заслужила свою кличку, чувствовалось в ней что‑то правильное, настоящее. Как бы дико это ни звучало по отношению к убийце.
А вот мошенницу Шану, безобразную не столько внешне, сколько внутренне, измывавшуюся над доверчивыми беззащитными стариками, хотелось раздавить. Лично. И неважно, что основным стимулятором гадливости было воспоминание о руках, шарящих по телу — прыщавая баба в целом являлась сгустком самого мерзкого, что есть в человеке. Что бы ни вопили сторонники политкорректности — Содом и Гоморру смели с лица Земли не зря.
— Хватит притворяться, — послышался рядом насмешливый голос Кобры. — Ты давно уже не спишь, у тебя дыхание изменилось. Есть будешь? Я твою пайку оставила.
Лана повернулась и села, автоматически протирая глаза. И только обнаружив на руке следы туши, вспомнила о накрашенных сто лет назад глазах.
Потому что утро сегодняшнего дня началось сто лет назад, никак не позже.
— Что‑то ты совсем мало красишься, Мышка, — улыбнулась рыжуля, свесившись с верхнего яруса, — только чуть‑чуть размазалось. Если бы я накрашенные глаза потерла, та‑а‑акие бы фингалы получились, мама не горюй! Хотя зачем тебе вообще краситься, вон какие ресницы длиннющие и темные. Слушай, а вы с братом почти и не похожи совсем, но оба жутко красивые! Небось мужиков за тобой толпа бегает, да?
Своей непосредственностью и искренностью (а также цветом волос) Оксана очень напоминала Иришку Иванцову. Прежнюю Иришку, студенческих времен. Нынешнюю, как оказалось, Лана совсем не знала. И знать больше не хотела.
— Белка, не трынди, — отмахнулась Кобра, протягивая чистое полотенце. — На, Мышка, возьми, умойся. Много ли, мало, но все равно на клоуна похожа. И иди поешь все‑таки.
— Спасибо, не хочется, — Лана поднялась, взяла полотенце и направилась к ржавому умывальнику.