Страшные истории. Городские и деревенские (сборник)
Шрифт:
— Я работаю с «веретеном» уже восемь лет, — нехотя объяснила старуха. — Это так популярно, потому что безопасно. Единственный риск — тошнить будет, если вдруг передозировка. Но я гарантирую.
— Давай уже, — поторопила подружка. — Ты первая, а когда через четверть часа вернешься от Бога в наш мир, пойду и я.
— Ладно, — уныло согласилась девушка. — Что делать надо?
Старуха извлекла из кармана пузырек с темной жидкостью, резиновый жгут и одноразовый шприц в упаковке.
Аннабель попятилась:
— Как? Укол?
Щель темного рта старухи искривилась презрительно:
— Кого ты мне привела! Я же сказала, что не работаю с овечками, никого
Под осуждающим взглядом подруги Аннабель протянула левую руку. Старуха деловито смазала локтевой сгиб проспиртованной салфеточкой. Все у нее было при себе, как у медсестры. А руки — ледяные. Жгут стянул предплечье, несколько секунд старуха ждала, пока набухнет вена, и последним, что осознала Аннабель, был укол иглы. Как будто бы все ее сознание накололи на кончик этой самой иглы и одномоментно перенесли в невиданные заморские дали, где на розовом небе восемь лун. Кажется, она куда-то летела, широко раскинув руки, и точно знала, что кто-то ждет ее впереди. И вокруг были другие, тоже способные летать, только выглядели они иначе, чем люди, — прозрачными и словно сотканными из тончайшего золотого света. Аннабель было весело и хорошо.
В замке же над ее телом склонились подруга и старуха. Аннабель медленно осела на пол, растянув побледневшие губы в улыбке; ее распахнутые глаза невидяще смотрели в потолок.
— Это точно нормально? — нахмурилась подружка. — Она как мертвая лежит.
— Что я, дела своего не знаю? — пробубнила старуха. — Ну что, сама будешь?
— Конечно, только хочу подождать, пока она очнется. Мы же так договаривались. По очереди чтобы.
— Как будто у меня время есть, — фыркнула Херума. — Меня и другие люди ждут, всем надо. Сами не умеете или ленитесь туда долететь, все меня зовете.
И не обращая внимания на возмущенную девицу, старуха подобрала юбки и юркнула в коридор. Ее не взволновали ни угрозы позвать полицию, ни попытки напомнить, что она взяла деньги и дала слово. Может быть, понимала, что две иностранки все равно никогда не станут ее постоянными клиентками и никак на репутацию повлиять не могут.
Девушка осталась одна, над телом подруги, которое выглядело бездыханным. Она была растеряна и не понимала, что теперь делать. Бежать за вредной бабкой? Но это значит, оставить в подвале, на холодном каменном полу, лучшую подругу, которая может испугаться, очнувшись. Просто сидеть и ждать? Позвать кого-нибудь на помощь? Теперь девица вовсе не была уверена в том, что «веретено» так уж безопасно. Аннабель, бледная, как покойница, кажется, едва дышала. С другой стороны, прошло всего три минуты, а все говорили, что из такого путешествия возвращаются только через пятнадцать.
И вдруг тело Аннабель сотрясла судорога — голова ее откинулась назад, глаза по-прежнему были открыты, а на белых губах выступила пена. Сомнений не оставалось: что-то пошло не так. «Помогите! — закричала подруга. — Сюда, на помощь!» — и ее голос эхом разлетелся по коридорам. Только вот все гости были наверху, и там выступала какая-то местная модная рок-группа.
Девица побежала наверх, но не сразу смогла найти дорогу — в какой-то момент ей начало казаться, что замок заколдован, коридоры бесконечны, и сейчас она встретит Минотавра. Но вот наконец совсем рядом послышались чьи-то голоса, она взлетела по лестнице и сразу оказалась в главном зале — растрепанная, испуганная, вспотевшая и запыхавшаяся. Запнувшись о порог, она упала навзничь к ногам гостей.
О девице ходила такая молва, что никто
Богач выгнал всех из замка. Сутки сидел он над остывающим телом дочери. В подвале было очень холодно, но богач ничего не чувствовал.
И вот наконец его личный помощник намекнул, что неплохо было бы организовать похороны. И тогда богач представил, как на прекрасном белом лице Аннабель появляются бурые пятна, и как потом личинки копошатся на ее распадающейся плоти, — представил и понял, что не бывать этому, что пока есть у него деньги и связи, он такого не допустит. Что-то соврали людям — и те послушно подходили прощаться к закрытому гробу, который на самом деле был пустым. Пустой же гроб отправили на кремацию, а для тела дочери богач велел построить огромную морозильную камеру в подвале своего особняка. Его близкое окружение умело хранить секреты — это была не первая страшная тайна миллиардера.
В центре морозильной камеры поставили специально вырезанный стол из горного хрусталя — огромная каменная глыба с инкрустацией. Девушку нарядили в белое кружевное платье, как невесту, в волосы вплели вощеные белые цветы, которые некогда тоже были красивыми и живыми. Иней оседал на ее подрумяненном лице, на ее ресницах, и была в этом некая особенная торжественная красота.
Каждый день безутешный богач спускался в подвал к телу дочери. Раз в год, в день ее рождения, он переодевал мертвую красавицу. Это было трудно. Однажды чуть крепче, чем следовало, ухватил ее за руку, и один из бело-голубых заиндевевших пальцев с сухим треском отломился и остался в его руке. Пришлось купить для нее кружевные перчатки.
И вот прошло много лет, богач стал стариком. Эти годы сделали его угрюмым, нелюдимым и подозрительным — тяжесть страшного секрета мешала ему заводить новые знакомства, а старые связи он постепенно оборвал. О нем сплетничали: сошел с ума после смерти дочери. Все чаще богач думал о том, что же будет с телом Аннабель после его смерти. Нетрудно предположить, что желтая пресса раздует скандал — еще бы, нелюдимый миллионер четверть века прятал труп в специально оборудованном подвале. Кровь, романтика, извращения — все в одном коктейле, публика будет довольна. Только вот бедную Аннабель, скорее всего, предадут земле, и ее все равно пожрут черви.
Много думал об этом старик, и мрачные фантазии мешали ему уснуть.
И вот однажды, зимним вечером, в доме его раздался звонок — и это было удивительно само по себе, потому что посторонний человек не мог пройти на территорию, миновав охрану, с охранниками же была договоренность звонить по телефону, а не в дверь. К тому же, вместе с ним проживала помощница по хозяйству, тихоня лет пятидесяти, незаметная словно тень, давно отказавшаяся от собственной жизни в пользу быта старика. Имелась, конечно, и другая прислуга, но на ночь оставалась именно эта женщина. Она была чем-то средним между экономкой и личным секретарем — и по телефонам отвечала, и вела бухгалтерию, и гоняла домработниц, чтобы те лучше мыли полы. Старик сначала не собирался реагировать на звонок, но незнакомец по ту сторону двери оказался настойчивым.