Страшные истории. Городские и деревенские (сборник)
Шрифт:
— Мы просто гулять здесь всегда любили, — пришлось признаться Варе. — Тишина, покой.
— А что же ты тогда к Лидкиной могиле так целенаправленно пришла? Я тебя сразу заметила, удивилась еще.
— К чьей могиле? — нахмурилась Варя.
— К Лидкиной. Афанасьевых племянница. Уж столько лет, как она… того. А я ее помню. Красивая девочка была.
— С черными волосами и длиной косой? — Варе вдруг показалось, что это все тоже сон, и она незаметно ущипнула себя за кожу на предплечье и вздрогнула от боли — теперь наверняка останется синяк.
— Да, — удивилась старушка. — А ты откуда
— А что с ней случилось? Почему она умерла, молодая такая?
— Молодая, — со вздохом подтвердила старуха, — семнадцати не было. Они сами ленинградские были. Ее на лето сюда отправили, к тетке. Она и влюбилась. Веселая девка, себе на уме. За ней тут все увивались — выбирай любого. Но ей женатый понравился. И было у них что-то или не было — теперь одному Богу известно… Но крыша у девки поехала. Повесилась она.
Варе стало душно, она машинально провела по шее, живо вспомнив темно-фиолетовую борозду. Значит, уродливую отметину оставила веревка.
— Потом разное говорили. Мужик отрицал все, конечно. Но у нас люди какие — всем интересно же. Кто-то говорил, она ему письмо написала, а тот на смех поднял. Лидка смирить гордыню не могла, ей лучше смерть, чем опозориться. А были и такие, кто пел, якобы все у них состоялось, что понесла она, а тот аборт сделать заставил. Надавил как-то. Дело нехитрое, молодая влюбленная девочка… Она однажды утром пошла гулять и пропала. Уже начало осени было, через несколько дней она должна была в Ленинград свой вернуться. Такой же день, как сейчас. А потом ее в сторожке нашей нашли.
— В сторожке? — ахнула Варя. — Той, что во дворе у нас?
— Ну да. И что ее туда понесло — непонятно. Сутки провисела, пока не обнаружили. Ее в шарфике хоронили. Я помню. День был вот как сейчас, ветреный. Сначала просто в платье обрядили — тетка ее нашла какое-то. У нее все было такое легкомысленное, в цветочек да в полосочку. Как-то неудобно хоронить в таком. Афанасьева и обрядила ее в рубаху свою. А уже когда прощаться пришли, обратили внимание, что синяк уж больно уродливый на шее у девчонки. Она в гробу как живая лежала, но этот синяк… Ну и Афанасьев по-быстрому накрутил ей шарф свой. Так и закопали.
— А мужчина? — прошептала Варя. — Из-за которого все случилось?
— Мужчина! — презрительно фыркнула старуха. — А что им, мужчинам, сделается? Жил себе и жил. Первое время переживал, вроде. Даже на могилу Лидкину таскался, с цветами.
— Белыми лилиями, — отозвалась Варя.
— Да, — удивленно подтвердила старуха. — Ты-то откуда все знаешь? Али Клавдия Александровна уже лапши навешала? Ты ее не слушай, она всегда любила приврать. С лилиями и ходил. А потом перестал, да и ребеночек у них с женой родился. А куда они сгинули потом, уже и не вспомнить… А почему ты так этой Лидкой все-таки интересуешься?
— Да просто история интересная, заслушалась. — Варя заставила себя улыбнуться. — Ладно, пойду я. Мои, наверное, волнуются.
Уходя с кладбища, она спиной чувствовала подозрительный старухин взгляд.
По дороге домой Варя пыталась переварить все то, что узнала, но мысли путались, не удавалось прочно уцепиться
Приплетясь в свой двор, она вдруг вспомнила о сторожке. И о том, что брюнетка из сна, представившаяся именно Лидией, сказала, что именно туда она и спешит.
Каждый год сторожку ту собирались наконец снести, но до нее всегда не доходили руки. Проку от этого ветхого строения не было никакого — уже почти полвека оно бесцельно стояло во дворе. Когда-то дверь была заперта на тяжелый подвесной замок, потом его, конечно, сорвали хулиганы.
Потянув на себя дверь, которая поддалась с трудом и как-то по-старчески скрипя, Варя вошла внутрь. Под подошвами хрустело битое стекло.
Сторожка делилась на две крошечные комнатушки, и удивительным было то, что в дальней горел свет — тусклый, неявный, подрагивающий, вроде как свечной. Варя чувствовала себя куклой — марионеткой, которой кто-то управляет. И ощущения были тоже кукольными — ни страха, ни любопытства. Она просто делала то, что должна, — будто ее запрограммировали.
Осторожно пробравшись между обломками мебели, девушка вошла в дальнюю комнату. Здесь действительно горела свеча — единственная, почти полностью оплывшая. Она была воткнута прямо в земляной пол сторожки, рядом — чья-то фотография, крошечная хрустальная стопка, наполненная, видимо, водкой, и несколько разноцветных пасхальных яичек. Такие композиции обычно оставляют на могилах — бездумная дань языческому кормлению духов.
Наклонившись к фотографии, Варя увидела на ней собственное лицо, но почему-то даже это ее не удивило. Снимок был сделан в начале лета, она с некоторым вызовом смотрела в камеру и улыбалась так, как улыбаются победители. У Вари вдруг зачесалась шея — казалось, сотни крошечных невидимых жучков начали щекотать ее микроскопическими лапками.
Поморщившись, девушка поскребла кожу ногтями, но это не помогло — с каждой секундой неприятное ощущение усиливалось. Обернувшись, она поискала глазами, как будто некая неподконтрольная часть ее сознания уже знала, что нужно делать. Сначала увидела стул — обычный старый стул с растрескавшимся деревянным сиденьем — и только потом веревочную петлю над ним.
И тогда пазл в ее сознании наконец сложился — отчего-то, с точки зрения Вари, все это казалось красивым, логичным и законченным, она словно бы даже с радостью подошла и одной рукой осторожно погладила веревку, другой продолжая расчесывать шею.
Перед тем как взобраться на стул, зачем-то сняла туфли и аккуратно поставила их возле. Едва веревка была накинута на шею, Варе стало немного легче. Выверенным движением, как будто ей приходилось делать такое каждый день, она невысоко подпрыгнула и лягнула стул — тот повалился навзничь.
И только в ту секунду, когда веревка уже плотно сдавила ее шею, но сознание еще было при ней, Варя вдруг пришла в себя. Она попробовала ухватиться за веревку руками, но было поздно. Перед глазами плясали чужие расплывающиеся лица — и мать с отцом, которые смотрели на нее укоризненно, и угрюмая Нина, и покойный Володя Петренко, который единственный из всех улыбался ей, тепло и ясно, и девушка из сна, Лидия.