Страшные истории. Городские и деревенские (сборник)
Шрифт:
Вернувшись домой, красавица аккуратно прокралась в комнату родителей, стащила из серванта красивый хрустальный графин и поставила в него лилию — у изголовья своей кровати. Странное у нее было настроение — спокойная торжественность, как у девушки из прошлого, предвкушающей первый бал. Как будто бы ее ожидало что-то особенное, прекрасное, некое удивительное приключение — хотя на самом деле ничего, кроме очередного унылого учебного года в библиотечном техникуме да родительских скандалов, ее не ждало.
И все-таки даже сны в ту ночь
— Меня Лидой звать, а тебя? — говорит незнакомка.
— Варя, — представляется красавица. — Я тебя раньше на нашей улице никогда не видела.
— А я из Ленинграда, — улыбается Лида и перекидывает косу через плечо. А коса длинная, почти до колен доходит. — К тетке погостить приехала.
— Погостить… — задумчиво повторила красавица, исподтишка разглядывая новую подругу, ее точеный спокойный профиль, бледное лицо, странное мятое платье и старый шарф.
В реальной жизни она бы ни за что не пошла рядом с таким старомодным чучелом, и на легкомысленное «давай дружить!» ответила бы разве что движением плеча и насмешливой ухмылкой. Во сне же — словно сестру, с которой в детстве разлучили, встретила.
— Ага, погостить… А ты знаешь, что слово «погост» произошло от «погостить»? — Лида рассмеялась, откинув голову. — Смешно, правда?
— Ничего смешного, — помолчав, ответила Варя. — Да и домой мне пора. Родители ждут.
— Если ждут, так надо идти… А то осталась бы… погостить! — Брюнетка подмигнула и растянула губы в улыбке, взгляд ее при этом оставался внимательным и серьезным.
А когда Варя уже отошла на несколько десятков шагов, та вдруг крикнула в спину ей:
— Стой, стой, я же показать тебе забыла, самое важное!
И, когда красавица недоуменно обернулась, Лида размотала шарф. На ее шее выделялась страшная темно-фиолетовая, как синяк, полоса — как будто бы ее удавить пытались.
Варю затошнило, новая же ее подруга невозмутимо улыбалась, явно довольная произведенным эффектом. Она шла, нелепо пританцовывая, конечности ее двигались как бы сами по себе, а голова в какой-то момент слабо откинулась назад, хрустнули позвонки, но Лида рукой решительно вернула ее на место, при этом челюсти с глухим стуком сомкнулись, как будто бы она была большой страшной куклой.
Варя повернулась и побежала к дому и все время до тех пор, пока не пробудилась, слышала за спиной насмешливый голос: «Куда же ты… Неужели не понравилось ожерелье мое… Хочешь скажу, где брала? Да постой! Вот чокнутая!»
Наконец кто-то потряс ее за плечо, с криком Варя открыла глаза и обнаружила себя в постели, а рядом
— Что орешь, будто на пожаре? Всю ночь орала, спасу нет. Нашляется где-то, напьется не пойми чего, а потом кошмарит ее. А нам с отцом на работу. Вот запру дома, будешь знать.
Варя подтянула одеяло к подбородку и облизнула пересохшие губы. Никогда в жизни она так не радовалась пробуждению.
— Мам… Сколько времени? — Голос у нее был сам не свой, хриплый, и горло саднило, как будто иголок наглоталась.
— Половина двенадцатого уже! А принцесса все дрыхнуть изволит… Да еще и пахнет тут у тебя… как в склепе…
Взгляд женщины вдруг наткнулся на лилию в хрустальном графине. За ночь цветок стал еще прекраснее — налился соком, приоткрыл лепестки.
— А это еще что такое?!
— Мам… Ну цветок просто, пацаны подарили… Слушай, а что ты не на работе в такое время?
— Ну, я удивляюсь, как можно до того крепко дрыхнуть, что не слышать ничего? — проворчала мать, уходя из Вариной комнаты. — Ураганный ветер утром был. Дождь стеной. Штормовое предупреждение по радио объявляли. Ты в окно хоть бы выглянула — даже в нашем дворе крышу у сторожки почти сорвало. Говорят, полгорода разрушено, а на кладбище вашем любимом половину крестов и памятников выкорчевало… Кстати, тебе подружка звонила утром, Нина какая-то. Как я поняла, с кем-то из твоих бездельников приключилось что-то. И поделом. Нечего по ночам шляться.
Варя бросилась к телефону. Обычно ей нравилось быть медлительной по утрам. Почти невозможно было заставить ее совершить хоть какое-то деяние до того, как душ будет принят, тело умащено детским кремом, а кофе выпит маленькими глоточками — эта отчасти нарочитая леность раздражала тех, с кем красавица была вынуждена уживаться на жалких пятидесяти метрах.
«Аристократка хренова, — говорил о ней отец. — Непонятно, в кого уродилась такая». Варе и самой иногда было непонятно — она исподтишка рассматривала грубое лицо отца, его широкий пористый, как морская губка, нос, его тускловатые глаза цвета талой воды и косматые брови и думала, неужели она действительно плоть от плоти его. Она смотрела на мать, сутулую и рано состарившуюся — лицо будто в кулаке помяли, и не находила в ней своих черт.
Большинство детей придумывают о себе небылицы, вот и Варя придумала: будто бы она — подменыш из таинственного леса, где единороги, драконы и феи с кукольными личиками, стрекозиными крылышками, жучиными усиками, и острыми зубками, будто бы ее — подбросили, насильно поместив в человеческую форму, в эту обычную семью, в эти слишком простые декорации. И придет день, когда она вернется туда, где ей по роду и статусу жить положено. Долго мечтала об этом, иногда тот волшебный лес даже снился ей — с шалью бурой ряски на болотах, с пушистыми соснами, подземными ходами, куда смертным путь закрыт, папоротниками, над которыми по ночам пляшут блуждающие огоньки.