Страшные истории. Городские и деревенские (сборник)
Шрифт:
С ледяным спокойствием, словно половину жизни она провела в операционной, Прасковья Петровна точным движением полоснула лезвием по моей руке. Надрез получился не настолько глубоким, чтобы впоследствии оставить мне на память шрам, однако достаточным, чтобы появилась кровь — сначала скупая капля, потом и тонкий ручеек.
Кровь капала на снимок, прямо на лицо Одного Мужчины, старуха же, запрокинув голову, бормотала что-то бессвязное на незнакомом певучем языке. Ее плечи тряслись, в горле клокотала слюна, а на сухих губах выступила белая пена. Затем она оттолкнула мою руку, схватила
В комнате стало душно, пахло воском, кровью, теплым деревом, кисловатым старческим потом. Старуха собрала воск, вмешала в него получившуюся горстку пепла и в два движения вылепила крошечного человечка. Потом в ход пошли красные нитки — толстые старухины пальцы двигались быстро, как у прядильщицы, — спустя, должно быть, минуту человечек был обмотан нитками, и черную восковую плоть скрыли красные одежды. Старухино тело содрогалось, она была похожа на одержимую. Закончилось все мгновенно, как тропический ливень. Вот она уже открыла глаза, встряхнула плечами и со спокойным: «На!» положила куклу мне в ладонь, и даже дыхание ее было глубоким и безмятежным.
Спустя минуту я начала сомневаться — не привиделось ли мне все это: ее бормотание, странные слова, взлетающие к потолку, конвульсии?
— Что это? Что мне с этим делать?
— Это он. Теперь твой, — криво усмехнулась старуха. — А что делать, тебе решать. Хранить, наверное. Но можешь и выбросить. Мне все равно. Твое время истекло, уходи.
Как в тумане я добралась до станции, дождалась электрички. У меня с собой была книга, но читать не хотелось. Я пребывала в странной прострации — смотрела на заснеженные ели за окном и чувствовала себя пустой, как высохшее озеро. Добравшись до дома, я не раздеваясь рухнула в кровать и проспала до полудня следующего дня.
Проснувшись, позвонила подруге — той самой, что рекомендовала обратиться к Прасковье Петровне. Новый день, начавшийся с будничной варки кофе в старенькой турке, увлажняющей маски для лица и тридцатиминутной йоги по видеоинструкции, стер тягостные впечатления дня минувшего. Во мне проснулся циник, и я начала жалеть, что потратила столько денег непонятно на что.
— Ты немного подожди, — попыталась успокоить подруга. — У Прасковьи Петровны результат быстрый — обычно двадцать четыре часа, не больше.
— Она ничего такого не обещала.
— Да она вообще не из разговорчивых, — рассмеялась подруга.
До самой ночи я пребывала в гнетущем состоянии опустошенности. А ближе к полуночи вдруг вспомнила о восковой куколке, обмотанной красными нитками. Там, в деревне, я обернула ее в бумажную салфетку и убрала в потайной карман сумки. И вот теперь, уложив ее на ладонь, я ощутила странное спокойствие, которое было похоже на эффект пилюли, а не на результат неких внутренних усилий. Мне казалось удивительным, что слепая старуха за тридцать секунд ухитрилась вылепить из твердеющего воска такую внятную и даже, пожалуй, красивую (насколько вообще может быть красивым схематичный символический предмет) куклу.
И вдруг мой телефон пискнул — не привыкшая к поздним эсэмэскам, я от неожиданности
Писал Один Мужчина, текст был странным. «Мне очень, очень, очень надо тебя увидеть». Это «очень», повторенное трижды, звучало как надрыв и совершенно не вписывалась в то, что я успела узнать об Одном Мужчине за почти восемьсот дней знакомства.
Я набрала его номер:
— Что случилось?
— Да в общем, ничего, — его голос звучал устало. — Просто вдруг вспомнил о тебе и понял, что мне немедленно надо тебя увидеть. Кажется, мы не виделись сто лет.
— На самом деле, дня три… Ты хочешь приехать? О чем-то поговорить?
— Нет, не поговорить… Просто приехать. Если ты не против.
Я была не против. Сон сняло как рукой, и за те три четверти часа, пока он добирался до моего дома, я успела уложить волосы, спуститься в круглосуточный супермаркет за эклерами и приготовить гаспачо. Но деликатесы Одного Мужчину не интересовали.
Он удивил меня с порога — странным блеском глаз и ярким румянцем. Как будто бы у него была высокая температура.
— Я так соскучился, — он прижал меня к влажной куртке.
На меховом воротнике таяли снежинки, дыхание было тяжелым, как у загнанного скакуна. «Неужели сработало? — мелькнула мысль. — Это же такая чушь… Какая-то дремучая старуха, какая-то восковая кукла… Скорее всего, просто совпадение». При этом всю жизнь я верила не в совпадения, а в непостижимую, но существующую логику мироздания.
Один Мужчина опрокинул меня на пол, торопливо развязал пояс на моем халате и набросился на меня с такой дикарской жадностью, словно я была колодцем в оазисе, а он — измученным странником, в морщины которого намертво въелся горячий песок. А потом на руках отнес меня в кровать и все гладил мое лицо:
— Я так соскучился… Вдруг такая нежность к тебе нахлынула…
Он остался на всю ночь, хотя у меня была неширокая кровать, а Один Мужчина всегда утверждал, что сон — святая территория, на которую желательно ступать в полном одиночестве. Совместное же засыпание — не показатель близости, а реверанс нищете.
Утром я проснулась от ощущения взгляда на моем лице. Приподнявшись на локте, он рассматривал меня так пристально, что я ощутила неловкость, быстро растаявшую от волшебной формулы: «Как же ты прекрасна». Мы вместе позавтракали, а потом отправились каждый в свой офис, но раз в четверть часа телефон являл мне его послания: что он скучает, что любит меня, что впервые в жизни у него такое желание близости.
В обеденный перерыв я вызвала подругу на кофе. Она работала в том же офисном центре, несколькими этажами выше.
— Ты не поверишь. Кажется, сработало! — возбужденно шептала я, дуя на горячую молочную пену. Аппетита не было, и большая чашка капучино стала моим обедом.
— Почему это не поверю? Я же тебе говорила — уже пять лет знаю Прасковью Петровну. Ни одной осечки.
— Его как подменили. Все время хочет быть на связи, спрашивает, когда увидимся. А раньше мы просто встречались раза два в неделю и были, вроде бы, довольны. У него даже взгляд изменился. Смотрит на меня как религиозный фанатик на икону.