Страшные рассказы
Шрифт:
Первый недовольно глянул на друга.
– Осушаешь н/з, – выразил он недовольство.
Второй сплюнул прямо на пол.
– Ну и что?
– Нехорошо.
– Да пошёл ты! Сам надираешься виски, а мне что, стоять смотреть?
Я подлетел и заставил их нервничать и хорохориться чуть выше допустимого. Этого хватило.
Первый сделал новый глоток и отставил бутылку.
– Ты чего бычишься?
– А ничего, мать твою! Я, может, тоже хочу дёрнуть после девчонки.
– Не можешь себя держать в руках – не берись не за своё дело!
Подходящий момент – я подкинул обоим в воспалённый разум нездоровые мысли.
Сработало. Второй воспринял услышанную фразу как личное оскорбление. Он отшвырнул полупустую ёмкость с водкой и заорал:
– А ну пасть захлопни! Драть
Белки первого налились кровью.
– Ах ты сволочь!..
И он набросился на подельника с кулаками.
Пока они били друг друга, кусали до крови и впивались в кожу ногтями, я неслышно закрыл входную дверь на замок.
Второму удалось высвободить руку из захвата первого. Тот размахнулся и врезал соратнику по голове. Первый на несколько секунд оторопел, чем воспользовался лежащий сверху. Он колотил без устали, а как только отключил первого, вынул у того из-за пояса кинжал. Поверженный сильно ударился плечом в плиту, из-за чего сковородка слетела с конфорки. Большая часть горячего масла выплеснулась на лицо первому. Раздался дикий крик. Остаток разогретого подсолнечного масла попал на горящую конфорку. Взметнулось вверх пламя, от которого зажёгся сделанный из дерева шкафчик над плитой. Коротенькие язычки огня лизали ДСП, не предвещая беды.
Разъярённый преступник ничего не замечал. Недолго думая и матерясь так, что срывал голос, он со всего размаху опустил кинжал, направив лезвие в глаз первому. Прекратив сопротивляться, убитый задёргался в конвульсиях. Из раны текла кровь.
Встав на ноги, второй снова выругался. Отряхнувшись, он вернулся в комнату, чтобы выместить обуревавшую его злобу на девушке.
Я дыхнул на разгорающееся пламя, чтобы заставить его объять шкафчик целиком. Затем пламя перекинулось на занавески, с него – на деревянные стены, и так далее.
Второй уже собирался приступить к делу, когда ноздрей коснулся неприятный, резкий запах. Гарь. Проклиная всё на свете, здоровяк двинулся на кухоньку. От выпитого заплетались ноги; мысли, и без того немногочисленные, потонули в мути. А когда грабитель очутился в помещении, объятом огненной стихией, я усилил эффект алкоголя в его теле.
В этот самый момент второй попытался пробраться к занавескам, чтобы сорвать их и потушить. Споткнувшись о несуществующее препятствие, он полетел вперёд. Занавески оторвались от крепежа. Закутавшись в пламенеющее одеяло, второй повалился на пол. Он бешено заорал, силясь выпутаться из того, что могло стать его саваном. Не получилось: я хорошенько затянул обжигающую материю.
Комната полыхала. Длинные языки пламени подобрались к бандиту и охватили его цепкими, раскалёнными "пальцами". Второй кричал до тех пор, пока крик боли не перешёл в истерику, а затем – в предсмертный хрип. Ожоги расходились по коже с невероятной быстротой. Огонь взметнулся над телом ещё живого человека. Но наступило мгновение, когда он перестал быть живым. А жёлто-оранжевый кусака продолжал жрать мясо и испепелять всё вокруг. Добрался он и до трупа, пригвоздённого к полу кинжалом.
Спаслась лишь девушка. Разбудив, я подталкивал несчастную к окну. Прыгать страшно, хотя гораздо страшнее задохнуться и угодить в пасть к безжалостному огню. Схватив пустую бутылку, приткнувшуюся горлышком к низу кровати, девушка разбила ей стекло. Подойдя, подвигала крупные осколки. Какие-то удалось сбросить, какие-то – вытащить. Пленница порезалась, но обращать на это внимание не было времени. Цепляясь за раму, она забралась в оконный проём. В руки впились мелкие остатки стекла, и из ног закапала кровь. Симпатичное личико морщилось от боли и ужаса; на глазах выступили слёзы. Наконец девушка спрыгнула на землю и, оступаясь и постанывая, припустила по освещённой пожаром, наезженной лесной дороге.
Позади разгорался яркими красками потерявший хозяев домик. Вскоре жаркая волна объяла здание с крышей, и оно превратилось в пепел, как совсем недавно – ограбленный магазинчик.
А перед этим я подсказал полиции, как и где искать. Как – по следам шин. Где – в тульском лесу.
У каждого свои ограничения. Однако существуют границы, запретные для любого существа, будь оно человеком, зверем или работником Незримого Комитета. Мы не управляем судьбой – лишь стараемся помочь и подсказать. Подтолкнуть в верном направлении. Впрочем, не стоит уповать на нас одних. Если вы вдруг окажетесь на распутье, подумайте, и наверняка вам удастся решить ситуацию без вмешательства Незримого Комитета.
Но наши сотрудники, конечно, никогда не оставят вас без присмотра. Можете быть в этом уверены.
Погибель в Великой пирамиде
Слово ведающего
События, о которых пойдёт речь далее, вовек не стали бы достоянием не то что рода людского, но даже одного-единственного человека, если бы я, заручившись поддержкой некоего малоизвестного писателя, не решился, вопреки любым ограничениям и пренеприятным возможностям, поведать о случившемся миру. Сам я, в силу обстоятельств непререкаемой важности, не сумел бы передать события на бумаге, посредством пера и чернил; тем лучше, на мой взгляд, для каждого вероятного чтеца сего исторического труда, что отыскался автор, не побоявшийся взглянуть в лицо фактам и изложить их беспристрастно, ярко, реалистично.
Проживал мой помощник в год, на пару столетий вперёд отстоявший от даты, когда и произошла эта удивительная и пугающая, с точки зрения обычного, здравомыслящего человека, история. Писатель, на чьи плечи оказалась возложена задача в высшей степени сложная и противоречивая – хоть он, до поры, и не подозревал того, – обитал в одиноком хилом домике на краю Каира; мы с ним, если позволено будет так выразиться, находились в особого рода соседстве. Придя в его скромную обитель посреди ледяной пустынной ночи, я застал автора лежащим на более чем скромной постели, с глазами, покрасневшими от бессонницы, и избороздившими лоб глубокими морщинами – следами порядком утомившей задумчивости и давнишнего творческого кризиса. Представившись хозяину домика, я, с его добровольного, выраженного с великой охотой согласия, расположился в той же комнате, что и паладин пера и папируса. Два или три часа провели мы в оживлённой, безумно интересной обоим беседе, выведывая друг у друга всё новые и новые новости, кои бы мы никогда не получили, если б не наша неожиданная и счастливая встреча. Впрочем, знакомство двух одиноких и совершенно не похожих личностей представлялось внезапным лишь гостеприимному писателю; я-то прекрасно знал, что совпадения, загадки и преувеличения, где бы люди их ни выискивали, – только отражения, далёкие или близкие, чёткие либо размытые, собственного обманчивого сознания, присущего разумному существу и являющегося его первостепенным свойством.
По истечении длительной вступительной части разговора я перешёл к основному, к тому, что подвигло меня, не поставив никого в известие, на путешествие через коварную, опасную пустыню, путешествие, отнюдь не обещавшее благополучного исхода моей затее. Однако, к огромной радости, моё предложение приняли сходу: то ли причина крылась в банальной скуке держателя маленького, тихого домика, где гости столь же редки, сколь удача наткнуться посреди Сахары на раздольное прохладное озеро; то ли я действовал достаточно разумно и настойчиво, – но, как бы то ни было, согласие предоставить всякую литературную помощь я получил немедля. Писатель сразу же заикнулся и о том, чтобы попытаться распространить в ближайшем городе, а может, и за его пределами будущий итог работы мыслей приглянувшегося собеседника и трудолюбивых рук своих. Это глубочайше вдохновляло; тем не менее, пришлось слегка обуздать творческий порыв владельца дома, объяснив, что сперва следует вслушаться в приготовленные мною факты и перевести их в нужные слова, а после уж задумываться о поиске читателей, точнее, об уместности такого рода деятельности. Несильно и ненадолго грусть отпечаталась на челе увлёкшегося автора, и всё же, успокоившись и приведя чувства в порядок, он признал мою правоту. Я подождал, покуда вновь обретённый друг займёт положенное место за письменным столом, возьмёт с верху толстой стопки листов чистый прямоугольник, достанет чернила, окунёт в них перо, кивнёт, давая знак начинать, – и повёл неторопливый, обстоятельный рассказ.