Страшные сказки на ночь
Шрифт:
— Роза, вы меня слышите. Если слышите, моргните. Я сейчас уберу аппликации с век. И постарайтесь все-таки открыть глаза.
Мокрые тряпочки с лица пропадают, и я снова пытаюсь открыть глаза. В этот раз получается лучше. Сначала я вижу все размыто и в тумане. Моргаю. И чем больше я это делаю, тем четче становится изображение. Первое, что я вижу — это окно, сейчас закрытое. Потом — стены, окрашенные в светлый, бежевый цвет. Я фокусирую взгляд на лице, которое почти нависает надо мной. Белый халат, фонендоскоп. Доктор?
— Роза, я ваш лечащий врач, Йозеф Белчич — он лезет мне в глаза фонариком, я в раздражении зажмуриваюсь.
— Простите, необходимая процедура. Вы долго были в коме, сейчас мне нужно проверить ваши рефлексы. Электроэнцефалограмма показала, что мозг у вас не пострадал, но вот тело пока не в лучшей форме. Но ничего, все поправимо. А сейчас посмотрите, кто пришел вас проведать.
Он отходит, и я вижу лицо женщины. Много седых волос, морщины. Какое-то время смотрю и не узнаю.
— Рози? — дрожащим голосом произносит женщина.
И тут, как выстрел в голову, приходит понимание.
— Мам? — едва получается выдавить из себя
Женщина кидается ко мне, обнимает, ее худое тело сотрясают рыдания. Рядом стоит с потерянным видом отец. А я смотрю на них и ничего не чувствую.
Доктор знаком показывает папе убрать маму от меня. И мой гордый, волевой отец послушно следует указаниям, словно робот. На секунду наши взгляды встречаются. У нас обоих пустота внутри, все выжжено. Странно и страшно. Я закрываю глаза и уже не слышу, когда все уходят, медленно соскальзывая в сон.
Просыпаюсь с криком. Мне снился огромный паук, я застряла в паутине и не могла выбраться, а он полз ко мне, шелестел своими лапками. Я кого-то звала, чтобы мне помогли, с надеждой и отчаянием. Кого? Не помню.
Сегодня у меня начинается реабилитация. Мне провели кучу всяких тестов и анализов. Я относительно здорова, осталось только восстановить атрофированные от долгого лежания мышцы.
Пришла врач — реабилитолог и начались мои мучения. Жутко болезненный массаж, ЛФК, после которых я уставала как никогда. Едва меня оставляли в покое, проваливалась в сон. Но и там меня ждали мучения. Огромный волк гнался за мной, или безумная бабка с большущим тесаком. И каждый раз я просыпалась вся в поту, с криками, призывая кого-то по имени. Но едва это имя срывалось с моих губ, как я его забывала.
Ни психолог, ни психиатр не нашли у меня отклонений. Прописали успокоительные таблетки, теплые солевые ванны, легкие комедийные фильмы и отпустили домой со словами, что привычная обстановка пойдет мне на пользу.
Через месяц с того дня, как я очнулась, доктор соизволил меня выписать, с условием, что я буду продолжать делать упражнения дома сама. Пообещала ему это, чтоб отстал. Вообще, все вокруг меня раздражают со своими печальными лицами. Словно я не вышла из комы, а умерла.
В день выписки бродила по коридорам больницы, расхаживала свои ноги-ходули. И случайно забрела в какую-то незнакомую ранее часть отделения. Шла мимо палат и понимала, как мне повезло. У меня была отдельная койка, должный уход. А тут в палате стояло по четыре — шесть кроватей. И на них лежали тела. Судя по пикающим аппаратам, еще живые, но почти позабытые люди. Ни родственников, ни медсестер в безукоризненно белых халатах, никого. Тишина, прерываемая редким пиканьем и одиночество.
Мне даже жутко стало, пока шла, заглядывая через окошки в палаты. Проходя мимо одной такой же, как и все, двери, я заглянула внутрь и уже почти пошла дальше, но мне полоснуло по глазам что-то яркое. Малиновое. И я остановилась, а потом зашла внутрь и прошла туда, где обитало это манящее меня пятно.
В кровати лежала маленькая и худенькая девушка. Острый нос и запавшие глаза, множественные трубки по всему телу. Я всматриваюсь в ее лицо и чувствую какую-то непонятную, но острую жалость.
В этот момент меня кто-то дергает за руку. Я зло оборачиваюсь и вижу маму. Она шипит мне:
— Ты что здесь делаешь? Тут нельзя находиться посторонним — и тянет меня на выход.
Я иду, как бычок на веревочке, но не могу оторвать глаз от этих ярких волос и бледного лица.
— Кто она? — спрашиваю у мамы, едва мы выходим в коридор.
— Откуда мне знать — отвечает, но я чувствую, что она лжет.
— Скажи правду, или я никуда отсюда не уйду — заявляю непоколебимо, забрав у нее свою руку и спрятав в карман широких брюк.
— Ты сильно изменилась, как пришла в себя. Я иногда тебя просто не узнаю.
— Это не то, что я хочу услышать — настаиваю на своем, зная, что мама беспомощна перед напористостью.
За столько лет семейной жизни с папой, она привыкла подчиняться сильнейшему. И сейчас это я, поэтому она немного мнется, но все же выдает нужную мне информацию.
— Девушку зовут Иветта Громова. Она пострадала в той же аварии, что и мы все. Вернее, это в ней причина, почему ты так много времени провела в больнице.
— В каком смысле?
— В самом прямом. Она голосовала на трассе, ее подобрал дальнобойщик. По дороге она стала вести себя нахально, водитель пригрозил ее высадить. Она взбесилась, стала проявлять агрессию, пыталась отобрать руль. Завязалась драка, и водитель не справился с управлением. Из-за нее погибло три человека и десять пострадали. Девушка гражданка России, поэтому полиция пока выжидает. Как только она придет в себя, ей придется за все ответить.
Пока рассказывает, мама берет меня под локоть и уводит прочь от палаты. Я еще раз оглядываюсь не в силах поверить, что столько бед могла натворить одна эта крошечная девчушка с малиновыми волосами.
Чуть позже, собрав вещи, мы покидаем больничные стены и приезжаем домой.
Я вхожу в квартиру. Тут все, как я помню. Та же акварель на стене, рояль и забытые ноты, цветы в горшках. Провожу машинально пальцами по клавишам, вызвав тревожные звуки. Они полностью соответствуют моему внутреннему состоянию. С того момента, как мы покинули больницу, у меня не проходит ощущение, что я что-то не так делаю. Из-за этого внутри грызет червячок сомнения и скулит тревожность.
На ужин мама приготовила мои любимые блюда, беседа легкая и непритязательная. Папа просит сыграть на рояле, но я отказываюсь, объясняя слабостью после переезда, но на самом деле боюсь, что сейчас могу извлечь из инструмента исключительно тревожные мелодии. А мне и так неспокойно.