Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)
Шрифт:
— Дикость! — фыркнула немка.
— Америку слишком легко критиковать, — нахмурился капитан.
— Дикарей надо использовать, — сказал помощник.
— Техника бесконечных возможностей в руках глупых людей опасна для жизни, — изрек я.
После отплытия капитан произнес речь о принципах навигации на Миссисипи. Обязательная лекция для тех пассажиров, кто интересуется навигационными аспектами круиза. Затем за дело взялся помощник. Он рассказал о правилах пароходной безопасности.
— В Америке все начинается с правил безопасности, — сказал помощник. — Хотите улучшить качество
Пассажиры принялись заполнять анкеты.
— Хочешь разбогатеть, работай со мной, — сказал мне помощник.
— Не связывайся с ним, — сказала Габи. — Давай лучше презирать американцев.
— И что дальше? — засомневался я.
— Напишем о них гадости.
— Зачем?
— Надо жить честно, — сказала Габи.
— Я помогу тебе найти дочку, — сказал помощник.
— По рукам, — согласился я.
Когда стемнело, американцы разожгли костры.
— Смотрите все вон туда, — сказал я американцам, показывая на луну.
— Ну, как вам нравится американский народ? — спросила меня Сюзан Зонтаг в нью-йоркском баре. Она была на меня обижена, потому что я опоздал на двадцать минут. Она набычилась от возмущения. Она, как выяснилось, никогда в жизни не ждала мужчину больше пятнадцати минут. Я сказал, что мне было очень трудно убежать от американцев, но помогла луна.
— Они прикидываются? — спросил я.
— Это необратимо, — сказала она, понизив голос и беспокойно оглядываясь по сторонам. У меня создалось впечатление, что сейчас нас схватят и арестуют.
— Сторонитесь академических кругов, — сказала Сюзан Зонтаг. — Стадо баранов.
— Писатели?
— Да вы что!
— Кто тут нормальные люди?
— Почему вы опоздали на двадцать минут? — с мукой спросила меня совесть американской нации.
— Я больше не буду, — ответил я.
Я вышел из бара и пошел вверх по вечернему Манхэттену, не зная, что делать. Нью-Йорк, как глобус, крутился у меня на пальце. Я люблю Нью-Йорк. В нем столько же энергии, сколько в Риме — неба.
Я сделал глупость. Я убил негра. Все началось с того, что я позвонил Ольге. Это единственная общая подруга. Она живет через реку, в Нью-Джерси.
— Я начал новую жизнь, — сказал я, когда она взяла трубку.
— Хочешь, приеду? — сказала она.
— Это и есть твоя новая жизнь? — спросила Ольга в японском баре по-русски, кивая на немку.
— Это твоя новая жизнь, — сказал я. — Хочешь попробовать?
Мы стали быстро напиваться теплой японской водкой.
— Я никогда не считал Чарли Чаплина американцем, — вдруг сказал я. — Вокруг него в фильмах были американцы. Они на него наезжали. Он только расшаркивался. Теперь мне кажется, он хотел спасти Америку. Он яростно сопротивлялся, а не расшаркивался. Не получилось. Они победили.
— Зачем тебе реки? — спросила Ольга. — Почему не океаны?
— Реки, крокодилы, — ответил я.
До сих пор американцев воспринимали как отклонение. Так, видимо, оно и было. Но они перешли границу отклонения. Завершив основной цикл иммиграции, они обрели статус туземцев, никем еще не описанных.
Я шел впереди, они — сзади. У них блестели глаза. В гостинице мы разбомбили мини-бар, смешали все со всем и занялись тем, что когда-то называлось «морской бой». Мы с Ольгой выкатили немку на середину комнаты, как Царь-пушку, и принялись гладить по голове; мы гладили ее нежно по шелковистым волосам, мы гладили ее остервенело по медной щетине, мы читали наизусть письма Рильке к Цветаевой, мы ворковали, завинчиваясь все глубже и глубже в европейский предмет саморазрушительных желаний, пока она не выстрелила с такой силой, что нам в знак протеста застучали ботинком в стену.
— Дух Хрущева! — восстала из мертвых Габи, блаженно потирая ягодицы.
— Ребята, какие вы умные! Я вам завидую по-хорошему! — разволновалась Ольга.
— Не понимаю роль Лоры Павловны в моей жизни, — сказал я Ольге, когда она одевалась.
— Лора Павловна — мать твоей дочери Лорочки, — объяснила Ольга. — А я — ваша общая подруга.
— Значит, она раздвоилась, — сказал я, — на маму и дочку, как обещала.
— О чем ты? — спросила Ольга. — Дай сорок долларов на такси.
— Я хочу забрать дочку из этой страны, — сказал я.
— Америка — гадость, — сказала Ольга с большим отвращением.
— Что же вы все, как дурочки, уехали в эту гадость, а Лора Павловна — так даже с пузом? — возмутился я. — Где она теперь?
— Страшная история, — сказала Ольга. — Лора Павловна со своим негром поругалась. Негр продал Лорочку в подпольный бордель малолеток.
Я остановил такси и поехал в Гарлем. Нашел этого ублюдка на кухне. Он ругался с поварами, которые готовили сладкую негритянскую жижу.
— Чего приехал? — спросил он.
— Догадайся.
— Я выгнал ее. Оказалась стервой, — сказал ублюдок.
— Где они? — закричал я.
— Не знаю, — сказал ублюдок.
— Ты продал Лорочку в бордель!
— Ты бредишь, парень!
Я схватил кухонный нож и набросился на него.
— Они на Миссисипи, — закричал ублюдок, убегая от ножа. Мы стали носиться вокруг жаровен. Повара разбежались. Падали кастрюли.
— Они на Миссисипи, — кричал ублюдок. — Лора поет в казино.
Я вылил ему на голову негритянский суп с черной фасолью. Он завизжал от ужаса. Он поскользнулся.
— В каком казино? Назови город!
— Не знаю!
Я замахнулся ножом.
— Что ты сделал с Лорочкой?
— Ничего.
— Но ты изнасиловал ее!
— Нет!
— Мне сказала Ольга!
— Я спал с ней только один раз.
Я крякнул и всадил ему нож в грудь по рукоятку.
Путешествовать по Америке бессмысленно. За редким исключением ее города собраны из одних и тех же кубиков. Большая мама Миссисипи, как величают ее старожилы, на редкость зигзагообразна. Она похожа на длинную человеческую кишку, подвешенную в анатомическом атласе близ канадской границы и испражняющуюся огромным запасом воды, ила, грязи в Мексиканский залив возле Нового Орлеана. Кишка обсажена городами с дублирующей географией Старого Света. В каком-то месте, непонятно с чего, в Миссисипи впадает Волга. Все эти подробности отражают ностальгическое неверие первых переселенцев в успехи трансатлантических коммуникаций.