Страсть Клеопатры
Шрифт:
Они заметили ее не сразу, а спустя мгновение.
Но в это мгновение ее глазам явилось нечто, что показалось ей странным. Мужчины стояли у окна спиной к двери. Эллиот, обнимая Лоуренса одной рукой, что-то шептал ему вкрадчивым голосом.
Странность эта состояла в том, что двое мужчин стояли настолько тесно друг к другу, что ее отец практически прижимался к Эллиоту, и их губы почти соприкасались. Тогда это произвело на нее сильное впечатление и даже испугало.
Должно быть, она издала какой-то звук. Мужчины оторвались друг от друга и повернулись к ней. Но она успела заметить,
Они об этом случае никогда не говорили. Но во время долгой дороги обратно в Лондон отец посадил Джулию рядом с собой в старом вагоне и крепко обнял – с какой-то грустью и безысходностью, как ей тогда показалось.
– О чем ты сейчас думаешь, папа? – спросила тогда Джулия.
– Ни о чем значительном, дорогая моя, – ответил он, глядя на пробегающие за окном поля. – Просто в жизни нам приходится рано или поздно от очень многого отказываться, потому что мы не можем иметь всего, что хотим. Ты сама это скоро узнаешь. Мы с тобой счастливы, моя дорогая. Вполне счастливы, но каждому в этой жизни когда-нибудь обязательно приходится чем-то жертвовать.
Помимо этого случая, ей в своей жизни неоднократно пришлось наблюдать Эллиота в разных необычных ситуациях, и она время от времени заставала его скучающим и утомленным на провинциальных светских приемах и балах.
Что ж, зато теперь перед Эллиотом лежал весь мир. Ему больше не нужно было совершать никаких жертв, вроде той, на которую он пошел много лет назад, женившись на американке – наследнице большого состояния, оплатившей все его долги и подарившей ему красавца-сына для продления его древнего рода.
Оглядываясь в прошлое, ее не удивило, что Эллиот сразу после знакомства с Рамзесом заподозрил в нем существо, далекое от понимания обычных людей. Именно Эллиот пошел за Рамзесом в Каирский музей в тот вечер, когда была разбужена Клеопатра. И именно он взял на себя заботу о воскрешенной царице Египта, когда Рамзес бежал от нее в страхе из-за содеянного.
Вероятно в порыве раскаяния, позже, когда их большое путешествие подошло к концу, Рамзес дал Эллиоту пузырек с эликсиром, чтобы тот поступил с напитком по своему усмотрению. И Джулию не удивило, что Эллиот выпил эликсир.
И возможно, Эллиот, пока живы его жена и сын, никогда не вернется в Лондон, если сможет избежать этого. Он никогда не допустил бы, чтобы известие о его бессмертии обидело их или причинило кому-то из них душевную боль. Он, конечно, щедро посылал бы им свой богатый выигрыш в казино, он разыскал бы золотые копи в соответствии с инструкциями Рамзеса и оставался бы загадочным любящим дедушкой для своих внуков, которые никогда бы не встретились с их вечно молодым родственником.
Теперь же Джулии предстояло как-то обмануть Эдит и Алекса в отношении своей собственной волшебной трансформации. Какими бы ни были ее планы на будущее, но это торжество с помолвкой ей было нужно, чтобы высказать свою признательность и любовь Эдит и Алексу, тщательно скрывая в душе боль оттого, что теперь их навеки разделяет бездонная пропасть.
Из всех людей, которые присоединились к ним во время их египетских приключений, Алекс оставался единственным, кто по-прежнему считал, что мистер Реджиналд Рамзи был загадочным египтологом, случайно попавшим в их группу, а таинственная женщина, с которой он провел незабываемую ночь любви в Каире, – старинной приятельницей Рамзи, внезапно лишившейся рассудка.
По глубокому убеждению Джулии, Алекс никогда не должен узнать правды. Он бы не выдержал, если бы он узнал все про нее, Рамзи, Клеопатру и про своего отца, это просто подкосило бы его.
Нет, теперь все ее помыслы должны быть направлены на то, чтобы Алекс пришел в себя после пережитого им – после того, как Клеопатра якобы погибла, Алекс замкнулся и ушел в себя.
На корабле по пути в Лондон он признался ей, что любит ту женщину, которую практически не знал, но тут же поклялся забыть ее. Он снова будет двигаться вперед, чтобы продолжать жить дальше, упрямо повторял он. Они все вернутся к обычной жизни.
Она тогда еще задумалась над этой мрачной фразой: двигаться вперед, чтобы продолжать жить дальше. Она и сейчас считала эту фразу какой-то зловещей.
Конечно, Алекс постепенно восстанавливался. И то, что он сам захотел устроить торжество в честь ее помолвки, было свидетельством его восстановления. Деньги, потоком поступавшие от отца, придали Алексу твердую уверенность и увеличили его привлекательность в глазах богатых невест, способных оценить его происхождение, его титул, его утонченное обаяние.
Рамзес взял ее за руку. Где-то ударил церковный колокол. Было уже поздно, и пешеходная дорожка вдоль Сены была пустынна.
– Ты сейчас думаешь об Алексе или о его отце? – спросил Рамзес.
– Об Алексе. Я должна сделать признание, потому что оно освободит меня от необходимости совершить кое-что.
– Конечно. Я слушаю.
– Что-то внутри меня хочет рассказать Алексу обо всем.
Неужели это говорит она? Собственные слова шокировали ее. Но нет, она действительно это чувствует. Просто правда более важна, чем жалость и сочувствие.
– Ты находишься в смятении из-за чувства вины. То, что ты откроешь ему правду, не изменит того факта, что ты никогда не любила его. И ты не должна терзаться угрызениями совести из-за этого. Фактически вас принуждали жениться, причем исключительно из финансовых соображений. И никто из инициаторов этой затеи не думал о том, что у тебя на сердце.
– Да, конечно. Конечно. Но…
– Я просто говорю о твоих чувствах. Прости меня. Я был советником намного дольше, чем царем. И я слишком быстро возвращаюсь в эту роль.
– Я хочу изменить его, Рамзес. Я действительно никогда не любила его. Но он мне небезразличен, и я хотела бы видеть, как он меняется, чтобы…
– Чтобы что, Джулия?
– Чтобы он мог испить радости этого мира полной чашей, как это делаем мы. Чтобы он увидел все его краски и его волшебство. Чтобы он был готов рискнуть ранить свое тело и свое сердце, если это будет нужно для полного познания того, что значит по-настоящему быть живым. Видишь ли, в этом – моя большая проблема. Скорее, даже единственная проблема сейчас. И заключается она в том, что во мне горит желание поделиться теми изменениями, которые претерпела сама, со всеми, кто мне особенно дорог.