Шрифт:
Роджер Желязны
Страсть коллекционера
– Что ты тут делаешь, человече?
– Долгая история.
– Отлично, обожаю долгие истории. Садись, рассказывай. Эй, только не на меня.
– Извини. Ну, если коротко, то все из-за моего дядюшки, баснословно богатого...
– Стоп. Что такое "богатый"?
– Ну... как бы это... Состоятельный, что ли.
– А что такое "состоятельный"?
– Гм... Когда много денег.
– "Деньги"?
– Послушай, ты хочешь услышать мою историю или нет?!
– Хочу, конечно, но я еще хочу, чтобы и понятно
– Извини, Камень, честно говоря, я и сам не все понимаю.
– Я не Камень, я Глыба.
– Ну хорошо, Глыба. Мой дядюшка очень важная персона. И он просто обязан был отдать меня в Космическую Академию. Но ему взбрело в голову, что гуманитарное образование гораздо более привлекательная штука, и он отправил меня в свою старушку альма-матер, изучать нечеловеческие сообщества. Понимаешь, о чем я?
– Нет, но понимание вовсе не обязательное условие, чтобы иметь возможность оценить что-либо по достоинству.
– Да я о том же! Я никогда не понимал дядюшку Сиднея, но его шокирующие пристрастия, его инстинкт барахольщика и его манеру постоянно совать нос не в свои дела я очень ценю. И не перестану их ценить, пусть даже меня воротит от этого. Но что мне остается делать?! В семье дядюшку держат за фамильную реликвию, а дядюшка чрезвычайно доволен собой, говорит, что у него свой путь, и преспокойненько держит в руках все семейное состояние. А раз у него деньги, то он прав. Это элементарно. Как ззн из ххт.
– Эти деньги, должно быть, очень ценные штучки.
– Во всяком случае, их ценности хватает на то, чтобы заслать меня за десять тысяч световых лет в безымянный мир, который я назвал, из-за случившейся со мной неприятности, - надеюсь, ты понимаешь какой, Навозной Кучей.
– Да, эти затты жуткие обжоры, да и летают низко. Наверно, оттого, что много жрут.
– Да уж... Но, по-моему, это все-таки торф, а?
– Конечно.
– Замечательно. Значит, с упаковкой проблем будет поменьше.
– Что еще за "упаковка"?
– Это когда что-нибудь кладут в ящик, чтобы куда-нибудь забрать.
– Вроде переезда?
– Ну да.
– И что ты собираешься паковать?
– Тебя, Глыба.
– Но я не из породы голи перекатной...
– Послушай, Глыба, мой дядюшка собирает камни, понял? Ваш род единственные разумные минералы во всей галактике. А ты - самый крупный образец из всех обнаруженных мною. Поедешь со мной?
– Да, но я не хочу.
– Почему? Будешь богом его коллекции камней. Так сказать, одноглазым королем в государстве слепых, если мне позволительно осмелиться на такую рискованную метафору...
– Пожалуйста, не делай этого, что бы оно ни значило. Звучит ужасно неприятно. Скажи, как твой дядя узнал о нас?
– Один из моих друзей прочел о вас в старом бортовом журнале. Он коллекционирует старые космические бортовые журналы, и ему попался журнал капитана Фейерхилла, который прилетел сюда несколько веков назад и имел продолжительные беседы с местным населением.
– А-а, старая вонючка Фейерхилл! Как он там поживает, пьянь такая? Передай ему от меня привет...
– Он умер.
– Чего?
– Умер. Капут. Отправился в мир иной. Расщепился.
– О, господи! Когда это случилось? Бьюсь об заклад, что в эстетическом отношении это происшествие было чрезвычайной важ...
– Ничего не могу сказать. Но я передал всю информацию дядюшке, и он решил включить тебя в коллекцию. Вот почему я здесь - это он меня послал.
– Я очень польщен, но, честное слово, не могу составить тебе компанию. Расщепление на носу...
– Знаю, я все прочел в журнале Фейерхилла. А перед тем как передать его дяде, все эти страницы про расщепление вырвал. Мне хочется, чтобы он был неподалеку, когда ты будешь это делать. Тут-то я и унаследую все его денежки. Не удалось поучиться в Космической Академии - хоть душу отведу. Для начала стану алкоголиком, потом пойду по бабам... или нет, сделаю еще похлеще...
– Но я хочу расщепиться здесь, среди вещей, к которым я привязан, прикипел, можно сказать.
– Ничего, отдерем. Видишь эту штуку? Называется "лом".
– Если ты попытаешься это сделать, я начну делиться прямо сейчас.
– Не начнешь. Я же взвесил тебя перед нашей беседой. Тебе до критической массы еще целых восемь земных месяцев расти.
– Ладно-ладно, я блефовал. Но неужели в тебе нет хоть капли сострадания? Я покоюсь тут с незапамятных времен, еще малым камушком здесь лежал. И все мои предки тут обитали. Я по атомам собирал свою коллекцию, выстроил самую прекрасную молекулярную структуру во всей округе. И вот теперь, перед самым распадом... срывать меня с места, куда-то везти - это не по-каменному с твоей стороны.
– Все не так мрачно. Я тебе обещаю, что ты сможешь пополнить свою коллекцию лучшими земными атомами. Побываешь в местах, где до тебя не бывал ни один из Камней.
– Слабое утешение. Я хочу, чтобы распад видели мои друзья.
– Боюсь, что это невозможно.
– Жестокий ты и бессердечный человек. Как бы мне хотелось, чтобы ты был радом, когда я буду расщепляться.
– Вообще-то я намереваюсь в этот момент находиться подальше отсюда и предаваться грязным утехам.
Уровень гравитации на Навозной Куче позволил без особых усилий перекатить Глыбу к космическому аппарату. Его упаковали и с помощью небольшой лебедки водрузили в багажник радом с ядерным реактором. Космолет был небольшой, спортивного типа, к тому же с него по прихоти хозяина, пожелавшего облегчить аппарат, сняли защитные экраны. И именно это обстоятельство явилось причиной того, что у Глыбы вдруг зашумело "в голове", и он, пребывая в состоянии вулканического опьянения, не сдержался и быстренько хватанул несколько отборных частиц для своей коллекции. В то же самое мгновение Глыба расщепился.
Он взметнулся ввысь громадным грибом, потом прокатился страшной ударной волной по равнинам Навозной Кучи, и с пыльных небес, оглашая воплями уважаемое общество, посыпались новорожденные булыжники.
– Расщепился, - поделился со своим сородичем кто-то из дальних соседей.
– И раньше, чем я ожидал. Как приятно потеплело-то, а?
– Прелестный распад!
– согласился второй.
– Ради этого стоит быть чудаком-коллекционером.