Страсть Селии
Шрифт:
К ужасу Селии, мужчина, так ловко поставивший ее в неуклюжей позе, воспользовался этим моментом и громко позвал кузена. Повелительные нотки в голосе Хардвика насторожили Колина, и он тут же явился, обнаружив свою раскрасневшуюся возлюбленную в этой уродливой позе с торчавшей между ног головой. Руками девушка ухватилась за согнутые колени, чтобы не перевернуться. Над ней возвышался сэр Джейсон, а стержень его гордого члена полностью вошел в ее заднее отверстие.
Ревность давно превратилась в чувство, которое Колину не дозволялось выказывать. Все же он иногда вводил себя в заблуждение, думая, что сэр Джейсон взял Селию силой, и такое гнусное действо, какое сейчас разворачивалось перед его взором, было встречено с отвращением. Только сложившиеся обстоятельства и возможный арест позволили бессовестному родственнику захватить и осквернять тело Селии. По крайней мере, Колину очень хотелось верить
Как бы Колин ни раздумывал, он не мог не заметить раздувшийся язычок клитора Селии, который при каждом отвратительном погружении пениса кузена все больше и больше высовывался из сверкавших губ, окружавших его. Он также не мог не заметить, с каким отчаянием пальцы Селии начали его массировать. Девушка закрыла глаза в полном восторге, нежное лицо сосредоточенно напряглось, когда из уст вырвалась череда стонов.
Без ведома Хардвиков Селия полюбила этот способ погружения и к тому же отдавала ему предпочтение перед всеми другими. В бесстыдном забытьи она вильнула ягодицами навстречу чрезмерно большому непрошеному гостю, ее пальцы быстрее задвигались по скользкому язычку между бедер. Сэр Джейсон в долгу не остался, тараня ее с такой силой, какую до сего момента сдерживал. Если склонность молодой женщины к этому способу вторжения оставалась хорошо замаскированной, то сейчас все раскрылось. Вдруг Селия начала умолять своего любовника не щадить ее, а с ее губ срывались столь же неприличные слова, какие знакомы самому грубому портовому грузчику Уоппиша.
«Повтори это еще раз!» — крикнул сэр Джейсон сдавленным от возбуждения голосом.
Так позорная тайна Селии стала явью.
Жизнь в Провансе
Оба путешественника, никак не ожидали, что в конце пути их ждет такой очаровательный дом. Ни голубые ставни, ни старинная плита, которую надо было топить дровами, ни даже чудаковатая уборная не омрачили их радость. Селия и Колин не могли бы придумать для себя более удачного пристанища. Уютно устроившись в плодородной местности между Авиньоном и Шаторенаром, где рос виноград, это прованское жилище оказалось столь же теплым и романтичным, сколь Дом на Пустоши был холодным и безликим. Селия не верила, что всего несколько дней назад она умоляла сэра Джейсона опорожнить в ее ненасытную задницу все до последней горячей капли своего семени. О ужас, какие слова она произносила! Сейчас, в этом непорочном месте, где не витали зловещие тени и не слышался развратный шепот, она поежилась от стыда.
Однако по мере того, как шли дни, пятно позора в ее сознании и на теле начало стираться, его стирало безоблачное сладострастие. Наконец-то Селия и Колин смогут делить наслаждения только друг другом. Не придется удовлетворять глупые прихоти и совершать невозможное. Здесь, в Провансе, когда оранжево-кровавое полуденное солнце приближалось к лазурному горизонту, оба лежали на кровати, а их тела были горячими и влажными от любви. Ставни на окнах можно будет открыть, дабы слышать пение цикад и источаемый соседними полями запах лаванды, который сольется с окутавшим их тела ароматом оргазма. В подобные моменты Селии казалось, что так будет продолжаться вечно.
Они вдруг стали похожи на любую другую влюбленную пару: рука об руку пешком шли по дороге несколько километров к крохотной деревушке, занимались обычными домашними делами, резвились в саду под теплым прованским солнцем… Казалось, что сэр Джейсон со своими порочными аппетитами находится не за Дуврским проливом, а за тридевять земель. Селия начала думать, что Колин в конце концов может оказаться прав — его кузен не заявится сюда, и это идиллическое место будет целиком принадлежать только им одним.
Несмотря на эти простые радости, что-то не давало Селии покоя, когда она оставалась одна. И это был сэр Джейсон Хардвик. Хотя Селия любила Колина не меньше прежнего, она втайне желала ощутить на своем языке вкус старшего кузена, а между
Селия всегда старалась действовать так, чтобы клитор достиг надлежащего ему размера и цвета и таким образом стал бы наиболее привлекательным для того, кто желал обратить на него внимание. Как же сэр Джейсон был бы доволен! Ибо в жестокости он не забывал и о доброте. А подобная доброта, когда его слова и дела разжигали этот пламенный атрибут, не исключала возможности, что тот будет страстно обласкан губами.
Селия скрыла от Колина эту сторону своей тайной жизни, поскольку тот, вероятно, не понял бы правильно ее потребность, посчитав, что если она возбуждает себя сама, то он не смог в достаточной мере удовлетворить невесту. Хотя дело обстояло не так, она обнаружила, что даже в ущерб своей гордости тоскует по агрессии и неуемной жажде старшего кузена обладать ею целиком. Она тосковала по такому обращению, желая испытать взрыв ощущений, который настигал ее в самый неожиданный момент, взрыв, который, похоже, наступал в то время, когда ее подвергали крайнему унижению. Да, Селия знала, чего страстно жаждет ее тело и разум; сладострастное действо обоих достигало полной гармонии. Может ли она раскрыть эти позорные истины перед своим возлюбленным?
После бегства из Англии и избавления от влияния сэра Джейсона Хардвика буйная сексуальная страсть Колина сменилась прежней джентльменской спячкой, и он был точно таков, каким, его застала возлюбленная в самом начале знакомства. В нежном тепле весеннего Прованса его прикосновения казались робкими и нерешительными, приобрели большую сдержанность, чем те, которые в Доме на Пустоши стали для Селии привычны и желанны. У нее возникло ощущение, что прошлого вообще не было, словно дни и ночи в Доме на Пустоши явились лишь в извращенном эротическом сне, особенно если судить по деликатному отношению к ней Колина. Возможно, он испытывал чувство стыда за то, что вступил в сговор со старшим кузеном и хотел загладить вину. Или, может быть, наиболее постыдные желания Колина притупились в отсутствие сэра Джейсона, подталкивавшего его к самому гнусному. Селия и в самом деле почувствовала, что Колин обращается с ней как с женой. Когда-то она была бы от этого очень счастлива. Сейчас же ее охватывало чувство неуверенности.
Хотя их физическая связь происходила регулярно, Селия обнаружила, что в ней нет того особого волшебства, которое она ожидала как нечто само собой разумеющееся. Или, может быть, их физическая близость имела место слишком часто. Разумеется, связь парочки была столь же естественной, что и окружавший их ландшафт, однако она желала как раз чего-то выходившего за пределы естественного. К огорчению Селии, Колин, похоже, забыл о тех соблазнительных играх, в которые они с удовольствием играли. Несмотря на то, как вели себя оба кузена в Йоркшире, Селия все еще не лишилась природной робости, когда дело доходило до выражения своих желаний, а в отсутствие сэра Джейсона это стало еще труднее. Как же такой правильно воспитанной юной леди, как она, попросить своего молодого джентльмена погрузиться в пространство между ее ягодицами или пройтись языком по сокровенным местам? В Доме на Пустоши такие наслаждения стали повседневной рутиной; иногда Колин по части разврата оказывался достойным своего кузена и даже превосходил его. Селия не могла забыть, как жадно он вылизывал липкий оранжевый джем, который излил в ее робкое отверстие между ягодицами, пока она, опустившись перед ним, тряслась от волнения. Да, ее любимый Колин мог стать порочным, если к тому его влекло настроение. Но он изменялся с тех пор, как приехал в Прованс. Он стал прежним — тем Колином, которого она встретила в Лондоне. Хотя этот мужчина когда-то мог быть всем, чем она желала, теперь его оказалось маловато. Ибо Селия тоже изменилась. И виноват во всем сэр Джейсон Хардвик.
Поэтому, когда Селия больше не могла совладать со своими желаниями, ей приходилось поступаться самолюбием и в ночной тишине шепотом просить Колина о том, чего жаждало ее тело. В конце концов тот уступал, однако его резкий вздох давал понять, что он считает подобные просьбы недостойными молодой женщины, с которой считал себя помолвленным. Как Селия зарделась от стыда, когда ее возлюбленный ввел свой инструмент в отверстие, в которое та молила его войти. А это вторжение оказалось не таким легким из-за перерыва в подобных играх. Возможно, Колин считал, что ей больше не нужны подобные низменные упражнения, в Доме на Пустоши он совершал их, желая лишь умиротворить своего кузена-шантажиста и себя тоже.