Страсть
Шрифт:
— Ну что опять, — возмутилась Лили, — я так никогда не кончу.
— Милая, тебе кончать не обязательно, — назидательно произнёс он, — мы же снимаем кино, здесь можно сыграть оргазм. Ну, по крайней мере тебе. А вот с Имрэ проблемы.
— Какие у меня могут быть проблемы? — попытался возмутиться тот.
— Твоя проблема в твоём лице. Ты постоянно сдерживаешь себя, думаешь как бы не кончить и это все читается на нём. Тебе нужно расслабиться и наслаждаться происходящим, перестать думать.
— Ну как?
— Да очень просто. Мы сейчас снимем сцену, как ты кончаешь на Лили, после чего отдохнёшь полчасика и мы продолжим снимать сцены совокупления.
— Точно, я тогда смогу трахаться долго, — восторженно произнёс Имрэ, — как всё просто…
— Ну это же не правильно, кончать нужно в конце, — вступила в разговор
— Я же тебе уже сказал, милая — это кино. Я могу смонтировать отснятые кадры так, что будет полное ощущение, что он кончил тогда, когда нужно. Поняла?
Лили закивала и поправив волосы игриво произнесла:
— Ну тога давайте снимем красивый финал. Я готова.
ГЛАВА 10
Чего-то не досмотрели мама и бабушка в сексуальном воспитании Вики. И было ли оно вообще? Скорее нет. Её воспитывала улица, переполненная пошлостью и развратом. Чтобы дома была не позднее девяти, кричала вдогонку мама, думая, что этой угрозы вполне достаточно, чтобы девочка не наделала глупостей. А все глупости Вика делала до девяти, после чего спокойно шла домой, как послушная дочь пила чай с бубликами и ложилась спать в обнимку с книжкой. Но снились ей вовсе не алые паруса и не принцы на белых конях, снились ей сны совсем другого содержания. В них она всегда была обнажённой и её окружали красивые парни, которые без устали ласкали и ублажали её спящую плоть. Не зря же говорят, что сон продолжение действительности, которая по какой-то причине ещё не материализовалась и живёт в нашем подсознании. Так вот, подсознание Вики до краёв было переполнено таким непонятным и таким недоступным сексом. Как этого не замечали взрослые?
Хотя, почему не замечали. Было даже, что заставали её за мерзостью всякой. И что самое смешное, всё время на одном и том же месте. Первый раз Вика попалась бабушке. Мама была на работе, бабушка сидела на улице, Вика видела её краем глаза в окне… И ей так приспичило, что она потеряв бдительность, развалилась на маминой кровати, сняла трусики и погрузилась в блаженное мастурбирование. И уже вот оно,… ещё чуть чуть,… и…
— Шо ж ты делаешь, шалава!? — услышала Вика голос бабушки, и ножки мгновенно слиплись.
— Прости, бабуля, я больше не буду, только маме не говори, — умоляюще заблеяла она. Было ужасно стыдно.
Второй эпизод случился гораздо позже, когда Вика оперившись, вознамерилась лишиться девственности. Подставил её парнишка, участвовавший в процессе дефлорации, который, кстати, закончился неудачно. Он не придумал ничего лучшего, чем тихонько выбросить наполненный до краёв презерватив под кровать. А кровать то была снова мамина, они же в её спальне грешили.
Викина мама была помешана на уборке, и в первые же выходные после командировки, которой воспользовалась дочь, за её швабру этот самый презерватив и зацепился… Что Вика тогда от матери выслушала. Какими только эпитетами она не наделила свою блудливую дочь.
Третий раз случился аж через три года. Вика уже была в самом соку. Вернулся из армии один из её воздыхателей, два года забрасывал эротическими письмами, в которых в красках рассказывал, как он будет её иметь. И вот он пришёл и говорит:
— Давай!
— Ну давай, — отвечает та, — пойдём к тебе.
— Нет, — говорит солдатик, — нельзя, там папа с мамой. Может быть у тебя можно?
— Наверное можно… Бабушка уехала к родственникам в деревню, мама до ночи на работе. Успеем.
И снова мамина кровать. Он действительно осуществил почти все свои мечты, ну разве что на голову Вику не ставил, а так было всё. Он работал, как оголтелый, без остановки, кончил подряд три или четыре раза, да и её так развезло, что всё вокруг стало мокрым, текло из Вики, как из ведра, такое было первый и последний раз в её жизни… В общем он счастливый убежал, а она принялась застирывать простыни и сушить вентилятором любимое мамино пуховое одеяло, которое промокло насквозь. Показалось, что всё получилось нормально. Мама пришла вечером с работы, поужинала и улеглась почитать. Вика вжалась в подушку, и вдруг услышала мамин голос:
— Викуля, а почему в моей комнате снова блядством воняет?
Неприятностью закончилась даже высокоморальная акция мамы, которая все-таки решила образовывать дочь и заметив её склонность к рисованию, записала Вику в художественную
Она стояла перед строем притихших школьников, а завуч, сотрясая смятой «Данаей» Рембрандта, истошно клеймила бесстыжую девицу, посмевшую лицезреть сей разврат. На следующий день в школу была вызвана мама. О чем они говорили в запертом кабинете Вика не знала, потому что её оставили в коридоре, но через пять минут завуч выбежала, снова покрытая пунцовыми пятнами, за ней медленно и с достоинством вышла мама, и отвесив дочери подзатыльник, увела её домой.
Может быть из-за того случая, который переполнил чашу девичьего терпения, а может быть из-за желания что-то поменять в жизни, Вика решила, что школы для неё достаточно, и кое как закончив восьмой класс, тайком от мамы и бабушки, подала документы в строительный техникум. И каково было её удивление, когда в первый день занятий кто-то, сидящий сзади, прикоснулся пальцами к её волосам, она резко повернулась, чтобы шлёпнуть его по руке, но замерла, узнав в нахале Валерку, того самого толстенького Валерку, влюблённого в неё одноклассника, которого она не замечала столько лет.
Самое страшное — это влюблённый стеснительный толстяк, который до этого был влюблён только в свою правую руку. Именно таким был Валерка. Боже, как он смотрел на Вику! Она чувствовала этот взгляд даже спиной. И это не было какой-то выстраданной временем любовью, он потерял контроль над собой в тот момент, когда впервые увидел её, вошедшей в класс. Кто такая, откуда, перешёптывались мальчишки разглядывая симпатичную новенькую, и Валерка понимал, что ему ничего не светит, ну совершенно ничего, поэтому, как бы случайно оказавшись рядом, он жадно вдыхал её аромат, боясь лишний раз выдохнуть и потерять хоть часть того, что он считал уже своим. Вике было забавно следить за ним — как он отводит в сторону глаза, когда она внезапно перехватывала его взгляд, как пристраивается поближе на физкультуре, чтобы не позволить другим даже случайно дотронуться до её попы, обтянутой спортивными трусиками, как он усаживается на уроке всегда позади неё, и Вика чувствовала, как его пальцы осторожно прикасаются к её волосам… Этих «как» можно было бы ещё навспоминать сотни… Но ничего из вышеперечисленного не растопило маленькое девичье сердце. Вика засматривалась на других мальчишек, и Валерку почти не замечала. За годы, проведённые в школе, она так привыкла к его тени рядом со своей, что просто перестала обращать на неё внимание. Он тоже привык, привык любить её, и чем старше он становился тем крепче становилась эта любовь.
Всё то время, пока шло их взросление, он был рядом, как тень следовал за ней, умудряясь при этом оставаться незамеченным. Он случайно узнал, что Вика решила не идти в девятый класс и тоже подал документы туда же, куда и она. Очень боялся не поступить, но чудо произошло. И вот теперь они снова рядом, вернее Валерка рядом, а Вика, бросив удивлённый взгляд на него, равнодушно отвернулась. Ну что ж, подумал он, подождём ещё немного, пока она узнает, что такое настоящая любовь.
А вот знала ли Вика, что такое любовь? Та самая настоящая любовь, когда ком в горле и томление во всем теле, когда сердце колотится от предчувствия встречи и во рту пересыхает от предвкушения того, что может произойти потом, когда засыпаешь и просыпаешься с мыслью о нём, когда говоришь с подружками только о нём, когда никто не нужен кроме него… Нет, такой любви у неё не было. Были влюблённости, увлечения, даже страсть была, а вот любви, как выяснилось, не было.