Страсть
Шрифт:
После разрыва с Л. Смирновой Дунаевский влюбился в 19-летнюю танцовщицу Ансамбля имени Александрова Зою Пашкову. Он увидел ее во время одного из концертов и тут же прислал ей за кулисы записку, в которой признался в любви с первого взгляда. Девушка ответила взаимностью и вскоре была зачислена Дунаевским в Ансамбль железнодорожников (позже она танцевала в Театре оперетты). В этом гражданском браке у Дунаевского в 1945 году родился еще один мальчик – Максим (будущий шлягерный композитор).
Стоит отметить, что появления этого ребенка Дунаевский не ждал, да, видимо, и не хотел особенно (например, узнав о том, что Зоя беременна, он порвал с ней всякие отношения,
Между тем после появления на свет незаконнорожденного ребенка ситуация для Дунаевского еще более усложнилась. Он буквально разрывался между двумя женщинами и никак не мог выбрать одну из них. В одном из писем своей жене З. Судейкиной, которая знала о его романе с танцовщицей, он писал: «Я не могу принять новой любви с той радостной удовлетворенностью, какая в этих случаях заставляет забыть все на свете. Я не могу! Мне порой кажется, что я трагически и безнадежно запутался. Никакая сила новой страсти, оказывается, не в состоянии отвратить мои чувства от тебя… И я чувствую себя глубоко несчастным человеком».
Метания Дунаевского между двумя семьями продолжались долгие годы. В одном из писем начала 50-х он писал своей знакомой: «Выдержу ли собственные терзания? Хватит ли сил?.. Безволен я и слаб…»
В конце концов ему удалось выхлопотать для себя и молодой любовницы квартиру в композиторском кооперативе на улице Огарева и купить ей дачу в Снегирях. Но накануне новоселья Дунаевский внезапно скончался. Вот что вспоминает об этом его сын, Максим Дунаевский: «Возвращаясь из Риги с гастролей, закончившихся триумфальными проводами, отец в купе поезда признался: «Это мое последнее выступление, чувствую». 25 июля 1955 года он умер от сердечного приступа. У него всегда была сердечная недостаточность, потом еще развился тромбоз. (В медицинском заключении было записано, что смерть наступила от коронаросклероза и гипертрофии сердца. – Ф. Р.). К тому же за неделю до смерти он перенес ангину, у него были сильные боли в ногах и левом плече. И вот в тот момент, когда мы с матерью были на даче, шофер отца нашел его мертвым в квартире на улице теперь уже его имени (между Кутузовским проспектом и Резервным проездом)».
После смерти композитора мать Максима, Зоя Пашкова, обратилась к родственникам покойного (его матери и четырем братьям) с просьбой официально признать мальчика сыном Исаака Дунаевского и дать ему отчество отца. Так как те были прекрасно осведомлены о том, чей это ребенок, отказа в просьбе не последовало. Вскоре после этого Пашкова наконец вышла замуж официально.
Жена Исаака Дунаевского Зинаида Судейкина прожила после смерти мужа более двадцати лет: в 1969 году у нее случился инсульт, после которого ее парализовало, а в 1979 году она скончалась.
Марина ДЮЖЕВА
Со своим первым мужем Дюжева познакомилась в начале 70-х, когда училась в ГИТИСе. Фамилия его была Кукушкин, и именно под такой фамилией Марина значилась в своих первых фильмах. Но брак продержался недолго, Марина вскоре снова стала Дюжевой и с тех пор фамилию больше не меняла.
В 1980 году Дюжева встретила своего нынешнего супруга – 32-летнего каскадера-автомобилиста Юрия Гейко. Их знакомство произошло в Ялте, где оба работали над фильмом «Похищение века»: Дюжева играла главную роль, а Гейко в качестве дублера заменял ее за рулем автомобиля.
Юрий Гейко вспоминает: «Класть глаз на Марину было бессмысленно. Ее сияющие, наивные, детские глаза принадлежали другому миру,
Поскольку мой сосед по номеру, Витька-каскадер, «окучивал» иностранок, то мне частенько приходилось искать ночлег. И я забегал к Марине, которая одна жила в двухместном.
Она никогда не отказывала. Если у нее в этот вечер не было почти что студенческих компаний с гитарой и сухим вином в трехлитровой банке, то мы вдвоем весь вечер сосредоточенно писали письма: я – своей жене, в совместную жизнь с которой уже почти не верил, а она… я до сих пор не знаю, кому она тогда писала. Иногда мы разговаривали.
Потом гасили свет, желали друг другу спокойной ночи и засыпали. И я, клянусь, ни разу не подумал, что вот рядом, только протяни руку, лежит молодая, красивая, мало того – знаменитая девчонка…
Однажды мне снова оказалось негде спать, и я опять завалился к Дюжевой. У нее сидела компания с гитарой и с двумя трехлитровыми банками дешевого вина.
Из последних сил терпел я эту песенную романтику, потому что директор поручил мне встретить какого-то артиста в аэропорту Симферополя в три часа ночи.
Когда все наконец разошлись, спать уже не имело смысла, потому что через сорок минут пора было отчаливать.
Дюжева что-то читала, лежа высоко на подушке, водила глазами по строчкам с живым интересом. У меня же глаза слипались, но делать нечего – тоже взял какой-то журнал.
– Марин, поеду, пора. Давай я тебя закрою, а как вернусь, открою и тихонечко лягу. Ключ-то у нас один. Ты любовника не ждешь?
– Нет, – почему-то серьезно покачала она головой, оторвав глаза от книги.
Я подошел, наклонился, чтобы поцеловать в щеку:
– Ну, тогда спокойной ночи.
(Вы замечали, может быть, что все киношники, даже те, которые друг друга ненавидят, всегда целуются при встречах и расставаниях?) За три месяца богемной жизни эта зараза прилипла и ко мне – я решил поцеловать ее в щеку.
Но вдруг под моими губами оказались ее губы…»
Через несколько месяцев после возвращения из Ялты Дюжева и Гейко поселились под одной крышей – сняли квартиру в Москве. Квартира была почти без мебели: только двухместный спальник и стол – крашеный ящик с чертежной доской вместо столешницы. Но бытовая неустроенность не смущала влюбленных: они уже ждали прибавления в семействе. Однако в их размеренную жизнь снова вторглось кино.
В один из дней к ним домой пришел режиссер картины «Девушка и Гранд» и слезно попросил выручить: до съемок фильма осталась неделя, а исполнительницы главной роли до сих пор нет. Дюжеву согласны утвердить без проб. Юрий Гейко выступил против: «Марина беременна, а фильм, как я понял, спортивный – про скачки». Режиссер заверил, что актриса в седло не сядет – за нее это будет делать дублерша. Его бы устами…
Съемки фильма проходили на территории Терского конного завода. В одной из сцен Дюжеву все-таки уговорили сесть в седло, но завершилось это печально: конь сбросил Марину на полном скаку, и у нее открылось кровотечение. В тот же день Дюжеву, по ее просьбе, отправили в Ленинград, к знакомому гинекологу. Узнав об этом, вслед за женой собирался отправиться и Гейко, но ему сообщили, что, пробыв в Ленинграде несколько дней, она уже уехала в Минеральные Воды – досниматься. Проклиная в душе киношников, Гейко сел за руль своего автомобиля и помчался в Минводы. Завершилась эта история романтически: не успела Дюжева сойти с трапа самолета, как уже оказалась в объятиях мужа, сумевшего на машине обогнать самолет.