Страсть
Шрифт:
Брак Евстигнеева и Волчек продолжался семь лет – до лета 1964 года. В распаде семьи был виноват Евстигнеев, закрутивший во время гастролей в Саратове роман со своей молоденькой коллегой по театру «Современник» Лилией Журкиной. Узнав об этом, Волчек прощать не стала. По ее же словам: «Когда мы решили разойтись, многие не понимали, зачем это надо, уговаривали меня и Женю сохранить семью. Но все же это случилось. Женя при разводе вел себя достаточно тактично. Я сама разорвала наши отношения. Собрала его вещи, позвала в наш гостиничный номер (в Саратове. – Ф. Р.) женщину, с которой, как мне казалось, Женя встречался, и сказала: «Теперь вам не придется никого обманывать». Только через двадцать пять лет он упрекнул однажды, что я не должна была так поступать…
Вернувшись в Москву,
(Стоит отметить, что, в отличие от Евстигнеева, Волчек в повторном браке связала свою жизнь с человеком, далеким от мира искусства, – с профессором строительного института Марком Раделевым.)
Первое время Евстигнеев и Журкина вынуждены были ютиться по разным углам (например, снимали комнатку у своих друзей – Владимира Сошальского и Аллы Покровской – в Марьиной Роще), и лишь в конце 60-х они получили квартиру в доме на Сиреневом бульваре. В мае 1968 года у них родилась дочь Маша. Ее крестным стал все тот же В. Сошальский. Вот его рассказ об этом событии:
«Женя позвонил мне рано утром и сказал: «Дорогой, в девять часов утра мы пойдем в цирк (я поначалу не разобрал слово «церковь»), так надо быть в черном костюме. У тебя есть, так что постарайся, чтобы все было «интеллигантиссимо». Я подумал, что мы идем на какой-то утренний просмотр к Юре Никулину, но меня смутило, что надо надевать черный костюм с утра и что я должен ехать к Жене домой, когда он живет совсем в другой стороне от цирка, рядом с которым живу я. Об этом я ему и сказал. Женя стал дико хохотать в трубку: «Дурачок, не в цирк, а в церковь»… Я, конечно, надел черный костюм и поехал крестить Машу. Сам Женя в церковь не вошел: сказал, что он коммунист, что ему лучше не мелькать и что, пока я здесь буду крестить его дочь, он обязан съездить на партсобрание…»
А вот рассказ из того периода, когда Евстигнеев с женой и ребенком только-только переехали в дом на Сиреневом бульваре. Рассказчик – С. Зельцер:
«В доме шумно, дымно и очень интересно. С Лилией Дмитриевной – женой Евгения Александровича – всегда легко и просто. Красивая, кокетливая, подкупающе бескорыстная – готова отдать все, что ни попросишь. Рассказывает втихаря, чтобы Женя не слышал: «Сегодня звонит в дверь мужчина, такой весь из себя высокий, стройный, элегантный. Говорит: «Простите, Лилия Дмитриевна, я ваш сосед, въезжаю в квартиру на третьем этаже, да вот незадача: привез мебель, а жена на работе, не могу рассчитаться с грузчиками – денег с собой нет. Не одолжите ли до вечера сто рублей? А вечерком прошу вас, не откажите, с Евгением Александровичем пожалуйте к нам, чайку попьем, побеседуем…» Отдала. А потом выяснилось, что там, на третьем этаже, такие и не живут»…
По мнению многих, брак Евстигнеева и Журкиной нельзя было назвать счастливым. Между супругами часто случались ссоры, несколько раз они собирались развестись, но в самый последний момент что-то их останавливало. Из-за вечных скандалов Журкина начала пить, у нее произошло расстройство психики. Евстигнеева обстановка в семье откровенно угнетала, и единственной отдушиной для него стала работа. В 70-е годы он часто снимался в кино, много играл на сцене МХАТа. В декабре 1980-го у Евстигнеева случился первый инфаркт. Рассказывает его коллега, актер Владлен Давыдов:
«Женя поехал на гастроли в Архангельск со спектаклем «Заседание парткома», но уже на аэродроме в Москве почувствовал какую-то тяжесть на сердце. Когда прилетел в Архангельск, еще пытался репетировать, но с большим трудом. Вызвали врача. Тут же на «неотложке» его увезли в больницу…
В то время и я лежал в Боткинской больнице после гипертонического криза. Узнав, что у Жени инфаркт, я написал ему в Архангельск письмо. А потом Женю привезли в Москву и долечивали уже в Боткинской больнице. Так мы оказались вместе. Позже мы с ним еще месяц
В 1983 году дочь актера, Маша Евстигнеева, решила подать документы в Школу-студию МХАТ. По ее словам: «Папа не хотел, чтобы я шла в артистки, он безумно боялся, что я не потяну, а сознание этого его бы убило. Я стала готовиться в медицинский, чему папа очень радовался. Но когда он уехал с театром на гастроли, я, как шпион, завернула в Школу-студию и к его возвращению уже сдала экзамен по актерскому мастерству. Какой ужас испытал потом папа, передать невозможно. Втайне от меня он пошел к нашему будущему руководителю курса, Монюкову Виктору Карловичу, и стал уговаривать, чтобы мне отказали, так как может случиться, что у меня не хватит способностей. Можете себе представить удивление Виктора Карловича? Обычно ведь бывает все наоборот. Монюков (я к тому времени уже сдала все экзамены) стал, в свою очередь, уговаривать папу разрешить мне учиться, уверяя, что все в порядке и что незачем так волноваться. Ситуация, конечно, анекдотична, но очень показательна – в этом весь папа. Его родительская любовь не могла допустить, чтобы дочь мучилась потом из-за неправильного выбора профессии. Успокоился он, лишь когда увидел меня в Школе-студии в спектаклях. Видимо, ему понравилось. Я, в свою очередь, очень стеснялась его известной фамилии и вскоре ее поменяла. Наверное, папе это было не очень приятно, но он меня понял».
В 1983 году Евгению Евстигнееву было присвоено звание народного артиста СССР. Больше всего этой награде радовалась мама нашего героя – Мария Ивановна Евстигнеева-Чернышова. Однако когда друзья пришли поздравить Евгения с этим событием, она попросила: «Только не хвалите его, не надо, он этого не любит». К сожалению, это была одна из последних ее радостей: через год Мария Ивановна умерла, причем судьбе было угодно, чтобы в последний день ее жизни сын был рядом.
В тот холодный февральский вечер Евстигнеев приехал к ней в Горький и застал ее грустно сидящей в комнате. «Мама, уже поздно, ложись спать», – обратился он к ней. «Ничего, сынок, я еще посижу, – ответила Мария Ивановна. – Я знала, что ты приедешь. Теперь можно и умереть». Сын не придал значения последним словам матери, поцеловал ее и ушел спать в другую комнату. Когда утром следующего дня он вошел в комнату матери, то увидел, что она сидит в той же позе, на том же самом месте, лишь седая голова свесилась на грудь… Мария Ивановна была мертва.
Увы, это было не последнее несчастье в семье актера – в 1986 году умерла и его жена Лилия. Без сомнения, ее преждевременную смерть приблизили обстоятельства, о которых я уже упоминал. Вспоминает актриса Валентина Талызина:
«Я наблюдала их отношения со стороны, и мне казалось, что Лилия серьезно больна. Ей было очень неприятно (по-моему, это даже вылилось в какой-то комплекс), что Женя имел фантастическую славу, а она, красивейшая женщина (Лиля действительно была необыкновенно хороша в молодости, напоминала внешне американку Дину Дурбин), оставалась как бы в тени. В связи с возрастом и болезнью она постепенно утрачивала шарм и все более негативно и резко реагировала на то, что к Жене все тянулись, хотели с ним общаться. Когда они вдвоем приходили на съемочную площадку (в 1984 году, когда снимался фильм «Еще люблю, еще надеюсь». – Ф. Р.), то все улыбались и радовались ему, а не ей. Лиля его все время подкалывала, задевала, но Женя терпеливо все сносил, старался не замечать ее подковырок».
В 1988 году у Евстигнеева случился второй инфаркт, после чего он ушел из МХАТа. Тогда ему казалось, что впереди уже нет ничего хорошего. А получилось наоборот – он женился в третий раз! Причем избранницей стала женщина на 40 лет моложе его – Ирина Цивина, актриса театра «Сатирикон». Сама она так вспоминает о тех днях:
«В детстве я, как многие девочки, собирала портреты артистов. Когда в начале 80-х я приехала из Минска в Москву поступать в театральное училище, в моем дневнике была закладка – фотография Евстигнеева из «Невероятных приключений итальянцев в России»: тот самый кадр, где он со сломанной ногой – больной, но веселый и озорной. Я не особенно берегла эту открытку, даже записала на ней какой-то телефон… Теперь я вспоминаю о ней как о неслучайном знаке судьбы.