Страсти Евы
Шрифт:
Моя прекрасная Ева… моя девочка, скоро, уже очень скоро, ты будешь моей и перестанешь терзать меня мучительными ночами за мессами самоудовлетворения, где ты лежишь подо мной, обнаженная и вспотевшая. Разметав по подушке свои каштановые локоны, ты до исступления выкрикиваешь мое имя. Внемля твоему ангельскому голосу, я зарываюсь руками в твои шелковистые кудри и тону в твоих жгучих карих глазах. Я превращаюсь в твоего раба. Моя прекрасная Ева… моя девочка, друг от друга нас отделяет четверть земного шара, но одни только мысли о тебе проходят натянутыми струнами
Увы, придется нанести визит сеньорите Кармен Сантьяго.
Глава 8. Приглашение
– Давайте зачетку, Воронцова, - сардонически басит голос, похожий на бронхиальный кашель.
– Ваше заикающееся блеяние нагоняет на меня тоску.
Сильно нервничая, я перекатываюсь с пятки на мысок, вся в ожидании увидеть аттестационную галочку по «инфекционным заболеваниям».
– Зайдете ко мне в конце дня, - зачитывает предписание профессор Жуковский.
По учебной аудитории прокатываются сдавленные смешки с перешептываниями кучки оставшихся первокурсников с моего потока. Смейтесь, смейтесь, с вас великий и ужасный декан лечебного факультета кафедры хирургии тоже три шкуры сдерет, тем более что черная повязка на глазу добавляет ему флера одноглазого пирата Флинта.
Конец дня настает для меня со сдачей финального зачета по общей химии, который я выдерживаю с трудом, впрочем, как и остальные. Энциклопедический объем пройденного материала дался мне нелегко, множество ночей прошли в обнимку с учебниками. Из-за хронического недосыпания я воюю с сонливостью в лекционной аудитории. Я оттягиваю явку с повинной в деканат, поскольку Жуковский отчего-то невзлюбил меня с первой пары.
Сонливость мою как рукой снимает, когда в лекторную заходит ОН. Каждый волосок у меня на коже встает дыбом под палящим взглядом Гавриила Германовича. В хмуром настроении он разговаривает по айфону, по привычке мучая свои непослушные волосы, частенько находящиеся в трогательном беспорядке. За ним замечено, когда он раздражен (шестьдесят процентов стандартного состояния), то всегда запускает руки в волосы. Реже приходиться наблюдать лютую ярость (сорок процентов стандартного состояния), тогда он сжимает пальцами переносицу, часто сопровождая данное движение закрытием глаз.
В двух шагах от Гавриила Германовича взгромоздила на ступеньку ботильон Белинда, ухитрившись выставить на всеобщее обозрение тощую ляжку. Времени по пустякам она не растрачивает: только Гавриил Германович оканчивает телефонный разговор, она прытко соскакивает со ступеньки и, чуть ли не выпрыгивая из лифчика, зомбиподобно накидывается на него. Ее кровавые когти и губешки вгрызаются в его ухо и о чем-то слащаво нашептывают.
«Никак они снова стали парой?!» - я испытываю укол ревности, и кровь в жилах закипает. Задыхаясь от собственного бессилия, я судорожно вытираю потные ладони о края юбки и вихрем проношусь к пролету. Из-за столпотворения в проходе я неудачно наталкиваюсь на какого-то здоровяка. Под описание
– Опа, Лолита!
– шлепает губищами в пошлом поцелуе разворачивающийся «шкаф».
– Сидоров… - мычу я с неудовольствием.
– Он самый, конфетка, - по-обезьяньи лыбится он и делает совсем уже похабное движение языком.
Именно в этот момент откуда ни возьмись к нам подлетает злющий Гавриил Германович, глаза его мечут громы и молнии.
– Сидоров, твою мать, какого черта тебе от нее надо?
Пыжившийся ранее Сидоров покрывается плесенью страха и будто даже уменьшается в размерах.
– Я спрашивал время у Лоли…
В свете прозвучавшего прозвища бровь у Гавриила Германовича ползет вверх от изумления и злости - как-никак его обращение «нимфетка» имеет аналогичную природу.
Сложившаяся ситуация поражает нас троих, только каждого по-своему. Меня больше шокирует сцена открытого заступничества на глазах у Белинды, которая того гляди выцарапает мне глаза.
У Гавриила Германовича оживает айфон, но перед тем, как ответить, он взглядом, словно рефрижетором, размазывает Сидорова по стене:
– Воистину в последний раз дарую помилование.
Спокойно покинуть аудиторию мне не дает Белинда.
– Эй, Во'ронцова!
– прицепляется она к лямке моего рюкзака.
– Тебе мало Уилсона, 'решила еще и Гав'риила п'рибрать к 'рукам? У него не встанет на полуфаб'рикаты б/у.
«Ну что за редкостная сука!»
– Дай мне пройти!
Я сгоряча сбрасываю руку Белинды, но она броском кобры снова обвивает лямку моего рюкзака и спрыгивает на две ступеньки ниже, чтобы быть со мной на одном уровне.
– Скажу тебе по сек'рету, очкастая дешевка, - заползает ко мне в ухо ее змеиное шипение.
– Гав'риил - настоящий ас в сексе, но малолетние шалавы не в его вкусе.
– Мне все равно!
– выдергиваю я из ее цепких крючков свой рюкзак.
«Невозможно научится быть такой злой сукой - ею надо уродиться!» - в горькой обиде я бросаюсь вниз по ступенькам, предательские слезы вот-вот хлынут из глаз. Мою спину догоняет волна склизкого, как змеиная кожа, смеха Белинды.
Его Неутомимое Высокопреосвященство Злой Рок тут как тут!
На крайних ступеньках я путаюсь в развязавшемся шнурке на кеде и… приземляюсь на четвереньки. К счастью - мое падение смягчает ковролин, к несчастью - заканчивается падение у черных туфель Гавриила Германовича, самое печальное - очки слетают, но, правда, избегают конструктивной гибели. Виновница моего позора надрывается от хохота. Я ощущаю себя полуслепым котенком, которого пнули дворовые ребятишки.
Заботливые руки Гавриила Германовича поднимают меня с пола и отряхивают чудом уцелевшие колени.