Страсти по Прометею
Шрифт:
— Ты слышал, старик, что сказал старик? — спросил Симаковский, наливая мне коньяк. — Служение людям! Это мы должны отразить.
— Давай отразим, — сказал я.
— Прием! — закричал Грудзь. — Главное — найти прием! Представь себе — мы пишем про фазотрон. Знаешь, кто его изобрел?
— Нет, — сказал я.
— Эх, ты! Физик… — сказал Симаковский. — Ну, ладно. Не будем про фазотрон. Будем сначала про эти… Маленькие такие…
— Электроны? — спросил я.
— Нет. Ква… ква… — заквакал Грудзь.
— Кванты, — догадался я. — А
— По телевизору показывали, — сказал Симаковский. — Маленькие, круглые и светятся. На каждом крестик стоит.
— Это протоны, — с тоской сказал я.
— С тобой не договоришься! — закричал Симаковский. — Кто их изобрел?
— Планк, — сказал я, чтобы не запутывать Симаковского.
Симаковский задумался. Он пошевелил губами, произнося про себя трудную фамилию. Потом он хлопнул рукой по колену.
— Бланк! — сказал он. — У меня был друг Женя Бланк. Тоже головастый мужик. Мы с ним в Саратове устраивали гастроли львов. Понимаешь, полный стадион народу, и прямо на футбольное поле вертолет выгружает дюжину львов!.. Нет, шестерых. Все равно страшно. Дрессировщик запутался в веревочной лестнице, а львы побежали к трибунам. Так Женя Бланк встал грудью и, пока дрессировщик распутывался, гонял львов туда-сюда по площадке. Он был материально ответственный за мероприятие.
Симаковский рассказал до конца эпопею со львами, а заодно прихватил похождения Бланка в Казахстане с аттракционом «Гремучие змеи». Этот Бланк в самом деле был рисковым человеком.
— Давай, старик, начнем писать сценарий, — предложил я.
— Про что? — спросил Симаковский. — Тему выдвигай ты. Мне все равно. Только учти: служение людям… Кстати, ты как консультант будешь получать тридцать процентов.
— А сколько это в рублях? — спросил я.
— Договор заключат, тогда узнаешь, — сказал Симаковский. — А заключат его по готовому сценарию. Соображаешь? Времени у нас в обрез. Одна неделя.
— А где мы возьмем Прометея? — спросил я.
— У тебя есть знакомый доктор?
— Шеф у меня доктор, — неосторожно сообщил я.
— Гениально! — воскликнул Грудзь. — Доктор — значит, Прометей!
Я мигом себе представил лицо шефа в рамке телевизора. У меня энергичное воображение. Картина получилась настолько нелепой, что у меня потеплели уши.
— Он не пойдет, — сказал я.
— Пойдет, — заявил Симаковский. — Дадут полтинник, и пойдет! Чем он занимается?
— Рассеянием электронов на примесях, электрон-фотонным взаимодействием… — начал перечислять я.
— Кто его изобрел?
— Никто его не изобретал. Оно всегда было, — сказал я.
Откровенно говоря, я боялся называть фамилии. Во-первых, там все очень запутано, а во-вторых, у Симаковского с его общительностью вполне могли оказаться знакомые однофамильцы.
— Ладно, — сказал Симаковский. — Прометеев найдем после.
Он поставил на стол пишущую машинку, заправил в нее четыре листа бумаги, переложенные
Ю. П. СИМАКОВСКИЙ-ГРУДЗЬ
«ОГОНЬ ПРОМЕТЕЯ»
Симаковский раскрыл скобки и спросил:
— Как называется наука?
— Физика твердого тела, — сказал я.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Симаковский. — Надо же! Твердого тела!
Это ему очень понравилось. Он написал «физика твердого тела», закрыл скобку и несколько раз перевел рычаг.
— Слева пишем, что показывать. Справа — что говорить, — сказал он и понесся дальше.
На всей первой странице он решил показывать огонь крупным планом. При этом диктор должен был излагать легенду о Прометее. Ту, которую я уже излагал. У Симаковского она получилась красочнее. Прометей у него был прибит к мрачной, выжженной солнцем скале, а орел выглядел совсем несимпатично. Орел был явно фашистского вида.
— Чем ты работаешь? — бросил через плечо Симаковский.
— Головой, — сказал я.
— Да не то! Прибор там у вас есть какой-нибудь?
— Лазер, — сказал я. Это была первая данная мною консультация.
Симаковский отбарабанил слева: «Лазер крупным планом». Справа он написал большими буквами: ВЕДУЩИЙ. И остановился. Далее должен был следовать текст ведущего.
Грудзь набил трубку и закурил. Начиналось подлинное творчество. Трубка не помогла, и Симаковский выпил коньяку. Коньяк помог. Грудзь написал: «Мы с вами находимся в лабо-». Строчка кончилась. Страница тоже. Он вынул закладку и полюбовался ею. На странице не было ни единого исправления. Грудзь был настоящим профессионалом пера. Даже еще лучше. Он был профессионалом машинки.
— Знаешь, сколько это стоит? — спросил он. — Примерно пятнадцать рублей.
Я мысленно взял тридцать процентов. Получилось четыре пятьдесят. Такова была стоимость слова «лазер», произнесенного мною. У меня в желудке образовался комочек холода, потому что я решил, что занимаюсь жульничеством. Не знаю, может быть, оперные певцы за свои слова получают и побольше. Но они их поют.
— Хватит на сегодня, — сказал Симаковский.
Он вручил мне один экземпляр страницы с легендой о Прометее, и мы расстались. Я вышел от Симаковского, и уже на лестнице мне почему-то захотелось послать это дело подальше. Впоследствии таких минут становилось все больше.
Еще через день я позвонил Симаковскому, чтобы продолжить работу над сценарием. К этому времени я уже кое-что придумал и раскопал корифеев физики твердого тела. Тех, которые уже отдали себя человечеству полностью, и других, у которых еще что-то осталось отдать. Шефу я ничего пока не говорил.
Я позвонил, но Симаковского не оказалось дома. Не оказалось его и спустя сутки, потом двое и трое. Я встревожился. Мне пришла в голову печальная мысль, что Грудзь умер. Зря он все-таки умер, не успев отразить служения людям!