Страсти в сентябре
Шрифт:
— ДТП. Посмотри на время. Резо понял, что не успевает, и вернулся. А какой смысл ехать, если завтра все можно решить спокойно? Посмотри, поспрашивай гаишников, там фамилии есть.
Петрунин взял листы, внимательно посмотрел на них, поднял глаза на Карякина.
— Ты поспрашивай гаишников, они тебе сами скажут, куда поехал Резо, в Левобережную или повернул назад.
— Непременно поспрашиваю, Василий Авдеевич. А сейчас, пожалуйста, оформим расписку о невыезде, нужные бумаги у меня с собой. Вам следует только подписать их.
— Ты на что намекаешь?
—
Карякин, скрипя зубами, подписал бумаги. Теперь он уже не сомневался, что все это идет от московского бизнесмена. Убрать его и его сучку — все утихомирится, нет против них никаких серьезных улик. И не будет, когда московского козла и его сучку деловую кончат. «Они думают, что и тута все могут? Ошибаются, падлы!»
Одобрительно кивнув, Петрунин сунул бумаги в кожаную папку, встал с кресла, вежливо сказал:
— Понимаете, что это значит, Василий Авдеевич. Без моего разрешения вы не имеете права покидать пределы города Армавира. А в остальном не беспокойтесь, разберемся, накажем виновных, извинимся, если были не правы. Всего вам доброго.
— Да пошел ты, козел! — сказал Карякин, когда дверь за следователем захлопнулась и он не мог услышать его голос.
Проблемы была ясна — москвичи. Без них менты и не чесались. Для них чем больше местных олигархов грохнут, тем лучше. Зависть. А теперь, значит, зашебуршились. Выходит — война.
«Так вот, москвичи, никто вас сюда не звал, не просил вмешиваться, приперлись — пеняйте на себя!»
Карякин быстро набрал номер мобильника Резо.
— Ты как?
— Нормально, остановился у Влада. К Барсукову приехала подмога, джип и «десятка» с двумя бугаями московскими.
— Давай домой, Резо, — сказал Карякин. — Опять-таки домой, понял, да?
— Все понял, — мрачно сказал Резо.
Карякин положил трубку на аппарат. «Давай домой» — означало устранение московской сучки. «Опять-таки домой» — устранение москвича со всеми его родственниками. Шум, конечно, поднимется нешуточный, а он тут ни при чем. Он даже знать не желает ничего о них!
Резо справится, у него в подчинении пять опытных бойцов, а у них есть даже гранатомет «Муха». А потом тихо смоются из Левобережной, растворятся в Плавнинске и других окрестных станицах, на сей момент все продумано. И если спросит Резо такой вот Петрунин: «Где был?» Скажет: «С девушкой был». И девушка скажет: «Он со мной сидел в ресторане». И официант скажет: «Да, сидел с девушкой, даже поругался с ней». И свидетели скажут: «Видели, ругался с девушкой».
Все продумано. Не он объявил войну, ему объявили. А он обязан ответить. Ну и ответит! «Тебе что-то мерещится в Левобережной, московская сучка? Ну так это последнее, что было приятное в твоей жизни!»
Барсуков приветливо улыбнулся секретарше, представился, она тут же вскочила со стула, вежливым жестом показывая, что начальник ждет, хотела дверь открыть, но
— Борис Евгеньевич? Очень приятно, так сказать, что известные люди бывают в наших краях. Левенко Вадим Леонидович.
— Взаимно, Вадим Леонидович. Насчет моей известности вы преувеличиваете. Я не артист, не певец, скромный бизнесмен.
Полковник хитро усмехнулся: мол, знаем мы, какой ты скромный!
— Присаживайтесь, Борис Евгеньевич, говорить «садитесь» в этом кабинете не принято.
— Тут и «присаживайтесь» не очень-то весело звучит, — в тон ему ответил Барсуков.
Сел в кресло у стены, закинул ногу на ногу, полковник сел в кресло рядом с ним, выжидающе глядя на гостя. Московский бизнесмен! Казино у него там, рестораны, девочки… Бандюга самый настоящий, но сумел, сумел примазаться к власти. А что ж тут странного? Все жить хотят, московские чины тоже на одну зарплату не живут. Как и тут. Мелких бандюг прищучиваешь, а самый крупняк не достать. Они ж теперь все легальные бизнесмены, спонсоры, меценаты. То организуют, сё, хорошие, в общем, мать их за ногу!
— Наверное, догадываетесь, зачем я приехал к вам? — спросил Барсуков, доставая пачку «Кэмела» и протягивая ее хозяину кабинета.
— Спасибо, не курю. Догадываюсь, но вы скажите все, как есть. В нашем деле главное ясность.
Барсуков и сам не стал курить, сунул пачку в карман пиджака.
— По обвинению в убийстве задержан директор левобережной школы Романов. Моя жена адвокат и хотела бы представлять его интересы… надеюсь, до суда дело не дойдет. Она была одноклассницей Романова и считает это своим долгом. Более того, буду с вами предельно откровенен. Моя телохранительница, кстати, профессионал высокого класса…
— Слыхал. Уж если она Гену на гравий уложила, значит, та еще баба. — Заметив недоуменный взгляд гостя, Левенко пояснил: — Гена — водитель покойного Паши Лугового, здоровенный мужик. Паша ревновал жену к директору школы и однажды поскандалил с ним на улице. А Романов был с этой вашей… телохранительницей. Саманта, верно? И когда Гена поспешил на помощь начальнику, Саманта вырубила его, как пацана.
— Теперь ясно, — с облегчением вздохнул Барсуков. — Так вот, Саманта влюбилась в этого мужика. Честно скажу — не понимаю, как она, коренная москвичка, может на что-то надеяться в станице, но… Если дама для себя все решила, переубедить ее очень сложно.
— В этом я с вами согласен, Борис Евгеньевич. Бабы — они упрямые жутко. Особенно наши казачки. Казаки, они, конечно, особстатья, но со своими бабами не воюют, без толку.
— Так вот в связи с этим я прошу вас, Вадим Леонидович, разрешить свидание с задержанным.
Напряженное молчание воцарилось в кабинете. Оба понимали, что это пустая формальность, разрешит полковник, никуда не денется. Но Барсуков не хотел сильно давить на начальника, тот потом отыграется на задержанном, да и вообще проблема деликатная, решать ее нужно тоже деликатно. А Левенко не спешил прогибаться.