Страстная неделя
Шрифт:
— Вы не понимаете? Да это, дорогой мой, и слепому ясно: оба постановления датированы одним и тем же числом. Наполеон, включив в своё правительство цареубийцу, пожелал тут же приобщить его к знати Империи.
— Ну и что же? Я не понимаю…
— Вы просто ребёнок. Чего можно было опасаться с возвращением Бонапарта? Что чернь отыграется. Она готова была его поддержать. А он от её поддержки отказывается, так-то, дорогой мой… Наполеон не желает быть императором сброда…
Странные речи для поручика королевского мушкетёрского полка! В своё время Удето был пажом императора и, вероятно, видел в том обороте, какой принимали дела, надежду для аристократии вообще, а для себя лично — возможность примкнуть… В конце концов, если император…
Но Жерико затронули не наивные расчёты Удето, в словах поручика его
Когда они подходили к Сен-Полю, все тот же Удето вернулся к хвосту колонны и сказал Теодору:
— Знаете, кто здесь, говорят, живёт? Сестра Супостата.
Можно было подумать, что он говорил об одной из сестёр Бонапарта, но нет. «Супостатом» оказался Робеспьер. Теодору было абсолютно все равно, проживает или нет здесь Шарлотта.
Но Сен-Поль был как раз одним из тех районов, где ещё не позабыли о временах Террора. Удето хотелось бы посмотреть на сестру Супостата. Он говорил о ней так, словно она зверь из зверинца или местная достопримечательность.
— Но, вероятно, она скрывается, живёт под вымышленным именем… А может быть, это просто выдумка, из тех, что так любят рассказывать… Представляете себе эту женщину среди семей, у которых ещё не зажили раны, нанесённые преступлениями Максимилиана!
Ну а Теодору это безразлично. В Сен-Поле его прежде всего интересует хорошая конюшня и охапка сена, чтобы около Трика можно было поспать и ему. Хотя бы часок. Потому что основная масса войска, которую ещё только ожидали в Сен-Поле, должна была остаться здесь на ночёвку, а им, отборной кавалерии, как говорил Удето, дадут передохнуть и часа в два, в половине третьего погонят дальше — ночевать они будут в Бетюне. Ну и что же. До Бетюна меньше восьми лье.
Так-то оно так. Но сколько это составит лье за день?
Двадцать, двадцать одно. В конце концов привыкаешь к большим перегонам. Одиннадцать, двенадцать часов подряд в седле… На этой стоянке они встретились с королевскими кирасирами. Граф Этьен де Дюрфор подошёл поздороваться с господином де Лористон. Монкор встретился со своим другом Альфредом. Юный Альфред де Виньи бодрился, но выглядел совсем утомлённым.
Его огорчало, что в такой день, как страстной четверг, они ни за что не поспеют в Бетюн к вечерней службе.
Он сам не думал, что окажется пророком. Дело в том, что, когда выходили из Сен-Поля, Альфред отстал. Слетела подкова!
И вот остальные ехали рысью в Бетюн, а он один плёлся шагом в хвосте. Он пел, чтобы поддержать в товарищах бодрость духа.
Как называется эта деревня, где он потерял столько времени, потому что пришлось подковать лошадь? Дорога после деревни была невесёлая. Шёл дождь. Альфред по-прежнему пел. Арию из «Джоконды»… Хотя он и пустил лошадь рысью, он отлично знал, что придётся заночевать в дороге… Ни о какой вечерней службе и думать нечего. И тогда он предался высоконравственным размышлениям на тему о том, как легко отказаться от привычных вещей…
Время от времени он оглядывался, и ему чудилось, будто за его спиной на горизонте маячат трехцветные флажки бонапартовских улан, чего никак не могло быть, потому что на этой дороге, кроме роты герцога Рагузского, которая ушла вперёд вместе с мушкетёрами, от самого Абвиля до Сен-Поля растянулся королевский конвой и гренадеры Ларошжаклена.
Король, правда, отдал приказ разобрать телеграф также и в Лилле. Но герцог Орлеанский желал знать новости, и на башне св. Екатерины, где в 1793 году республиканское правительство устроило первый телеграф, продолжали принимать сигналы.
Депеши держали в тайне. Они поступали к маршалу герцогу Тревизскому., и он передавал их Луи-Филиппу. Во всяком случае, те, которые считал нужным передать.
Кое для кого Карно заслонил всех членов нового правительства Бонапарта. А другие только и говорили, что о Фуше.
Бассано, Коленкур, Мольен, Камбасерес, Даву — эти никого не удивляли. Но Карно — министр внутренних дел, а Фуше — министр полиции! Луи-Филиппу не давали покоя два желания: он жаждал, чтобы король поскорей убрался из Франции, и мечтал наладить связь с Фуше. Полиция снова была в руках орлеанской партии, и ему не терпелось поговорить об этом с Макдональдом и Бернонвилем, то есть видными членами масонского ордена, которые, пожалуй, могли дать добрый совет. Надо ли покинуть Францию, последовать за королём? Или, может быть, лучше не уезжать, столковаться с Наполеоном? Это, разумеется, будет не легко.
Конечно, лучше всего было бы где-нибудь отсидеться, отмежеваться от старшей ветви: пусть опозорится, призвав во Францию союзников. Но где? Только в Англии, где его уже ждала герцогиня. Однако Луи-Филипп опасался открыть свои карты маршалам, несмотря на круговую поруку масонов, среди которых орлеанисты играли видную роль. Дело в том, что масон масону рознь; многие военные вступили в масонские ложи в эпоху 18 брюмера, и Первый консул опирался на общество вольных каменщиков, которому даровал большие привилегии. Но было немало и таких генералов, что стали масонами главным образом с целью узнать направление умов в том или ином городе или чтобы держать в поле зрения чересчур рьяных, которые могли использовать ложи для каких-либо крамольных действий. Хотя Макдональд и Бернонпиль — председатели масонских лож. это ещё не гарантия, что на них можно вполне положиться. Да, надо, оставаясь претендентом на трон, не показывать этого, не показывать своего нетерпения… Итак, уже сегодня утром он пережил большое разочарование, когда вместе с Мортье был позван к королю. Правда, принятое Людовиком XVIII около восьми утра решение остаться в Лилле нельзя считать окончательным, ведь накануне в полночь он решил покинуть Лилль, а в половине первого уже изменил своё намерение. На планы короля не могло не повлиять настроение, царившее на улицах и площадях, страх, что войска откажутся повиноваться при вести о вступлении в город герцога Беррийского. И действительно, около полудня три маршала и герцог Орлеанский, призванные в особняк Бригода, услышали из уст монарха, что отъезд из Лилля королевского эскорта назначен на три часа пополудни. Людовик XVIII не сказал куда. Только после того как Луи-Филипп задал ему этот вопрос, король признался, что решил покинуть Францию. Почему тогда не поехать в Дюнкерк, как он собирался раньше? Король боялся, что ему преградят дорогу солдаты Эксельманса или взбунтовавшиеся войска, он, как и прошлой ночью, сослался на присутствие в Касселе генерала Вандамма.
— А затем, ежели я найду нужным, я всегда успею добраться до Дюнкерка и после того, как пересеку границу, — прибавил он.
Словом, следующим этапом было намечено Остенде.
Вот тут-то и хлопнула крышка. Когда закрываешь ящик, каждый раз невольно удивляешься тому громкому звуку, с каким захлопывается крышка. Такое же удивление вызвала небольшая ответная речь Макдональда Людовику XVIII: он сказал, что до конца был верен королю, так же как в 1814 году был верен Наполеону, но что сейчас он покорнейше просит разрешить ему не переходить границы, которую его величество через три месяца заведомо перейдёт обратно. Он, Макдональд, будет ждать возвращения короля в своём Курсельском имении. Нельзя сказать, чтобы Людовик XVIII обрадовался: по выражению его лица было видно, что его величеству это не по душе. Но не в таком он сейчас положении, чтобы это выказывать. Во всяком случае, приятнее думать, что оставляешь тут во Франции сообщника…