Стратегии гениальных женщин

Бадрак Валентин Владимирович

Действительно, Мария с девичества обрекла себя на пожизненную активность в науке: ее фобия остаться за бортом жизни в то время, когда родственники уже определились с ключевыми вехами своих биографий и вместе со стареющим отцом взирали на младшую Склодовскую с трепетным и одновременно требовательным ожиданием, дала продолжительную инерцию. Инерцию в виде отрешенной деятельности на том поле, где она нашла возможность изменить свой жизненный уклад. Не свойственному обычному человеку состоянию полного сосредоточения на учебе способствовала высокая цена за обучение в Сорбонне. Ощущая себя обязанной родственникам за оторванные от семейного бюджета крохи, хоть и чрезвычайно экономно используемые ею для получения образования, Мария пыталась выжать из себя все, хотя до этого учебу своей старшей сестры на медицинском факультете оплачивала она сама совместно с отцом. Теперь же, оказавшись в Сорбонне, о которой девушка грезила столько лет, она полностью сосредоточилась на своей цели, как тибетский монах, вытеснив из жизни все остальное. Буквально голодая и замерзая, лишив себя даже мелких радостей и общения с кем бы то ни было, она работала над освоением основ науки по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Нередко случалось, что она теряла сознание от слабости и недоедания, от умопомрачительного затворнического образа жизни, в котором находилось место лишь для образования и науки.

Только в этом Мария усматривала зацепку, и вполне естественно, что сознательный

и где-то вынужденный отказ от женского сценария жизни сформировал в ней мужскую установку и мужской уклад. В течение всей жизни она неизменно носила темные длинные платья, простые по покрою и наиболее дешевые. К страсти эта женщина относилась с откровенным подозрением. В одном из писем своей дочери она написала: «…обманчиво ставить весь интерес к жизни в зависимость от таких бурных чувств, как любовь». А на закате жизни покорительница научного Олимпа признавалась, что не понимает ни высоких каблуков, ни разрезов на платье, ни макияжа – она с девичества, как будто кислотой, выжгла из своей натуры все визуальные, внешние атрибуты женственности, – в той части, где женское начало борется с мужским, чтобы слиться с ним, побеждая очарованием, обольстительностью и нежностью. Мария же вступила на мужскую ниву, и у нее были лишь те возможности, которые должны бы признать мужчины: результаты конкретных достижений в конкретной специфической области человеческой деятельности. Впрочем, она осознавала, что ей досталась более тяжкая ноша, чем любому из окружавших ее мужчин, – ведь мужской мир крайне неохотно признает, что женщина, существо более хрупкое, более подверженное колебаниям и более ранимое, способна покорить те же высоты, что и мужчина. И в результате всегда противится желанию женщины уравнять права в каком-либо особом виде деятельности, впустить женщину в элитный клуб, где совершаются некие культовые, исключительно мужские таинства. Именно такой областью были научные достижения – исконно мужская вотчина. И в этом контексте даже непреклонная позиция Марии Склодовской в отношении интервью средствам массовой информации, заключавшаяся в максимальной маскировке собственной личности, имела определенно зловещий для пола подтекст: она выставляла себя всегда только ученой, но никогда – женщиной. В ее поведенческих реакциях на внешний мир, в какой-то трагической застенчивости и странном стремлении скрыть присущую женщинам эмоциональность содержится и невольная визитная карточка «мадам Кюри», весьма похожая на отличительные черты Эйнштейна. Пользоваться самыми простыми вещами, забыть об изысканности одежды и многогранности окружающего пространства, противопоставляя сомнительным декорациям только собственный могучий интеллект. В этом и тайна, и непостижимость для обывателя, и сенсация, и вызов. Но для Марии Склодовской-Кюри в этом заключается и отказ от женского начала, понятной женской роли, а заодно и от обычного человеческого счастья. Словно извиняясь за свой странный для обычной женщины жизненный уклад, женщина заметила на закате жизни: «Нет необходимости вести такую противоестественную жизнь, какую вела я… Все, чего я желаю женщинам и молодым девушкам, это простой семейной жизни и работы, какая их интересует». И она не лукавила! Потому что роль женщины-жены и подруги, которую на несколько лет подарила ей судьба, была много комфортнее и приятнее, нежели почетный, но мрачный удел воительницы от науки.

Но конечно же, взявшись в Сорбонне за широкую лямку физика, она мало задумывалась над очевидными догмами. Слишком важно было наверстать упущенное в течение шести долгих и самых тревожных лет заведомо бесперспективной службы гувернанткой. Время лишений, когда отказ от внешних радостей на многие годы стал жизненным кредо удивительно целеустремленной девушки, невольно порождая сходство с другим историческим персонажем – сосредоточенным мрачным затворником Кембриджа Исааком Ньютоном, – открыло новые реалии перед польской отшельницей, ищущей счастья вдали от родины. Но дело тут не в образованности и формальном постижении премудростей, которые предлагают преподаватели. Четкая психологическая установка на результативность деятельности, к которой примешивается жажда творческой свободы, делает разум чутким и податливым, отвергающим внешние раздражители, сосредоточенным на наиболее важных действиях. В этом природа и таких поступков Марии, как решение защитить дипломы сразу по двум дисциплинам: физике и математике. Она еще не знает, зачем ей это, но все та же инерция прежнего страха, желание доказать свою жизненную состоятельность, пригодность, продемонстрировать родне формальные достижения не дают ей успокоиться и толкают дальше и дальше в глубь научных джунглей. Как ни странно, но колесо Фортуны очень последовательно: каждое сверхусилие рано или поздно оплачивается еще одним железным зубом, который проворачивает заманчивую шестеренку, выдвигая ищущего на новую ступень. Так случилось и с Марией, которой как наиболее достойной студентке, а фактически за продемонстрированные в Сорбонне результаты польский Фонд Александровича неожиданно определил солидную стипендию на будущие пятнадцать месяцев. «Надо верить, что ты на что-то годен и этого “что-то” нужно достигнуть во что бы то ни стало», – написала она в тот период брату, который готовился защитить докторскую диссертацию. Но эти слова в гораздо большей степени были обращены к самой себе: ведь это «что-то» она еще не нащупала, а образование само по себе было всего лишь продолжением зондирования своих возможностей, механическим поиском спасительных зацепок, а не звеном в цепи достижений. Движение в унылом, кажущемся бесконечным лабиринте знаний продолжалось; никто пока не собирался подарить ей нить Ариадны.

Бесспорно, ключевым моментом в жизни Марии Склодовской, прилежно и настойчиво овладевающей сокровищницей Сорбонны, стало замужество. Девушка, которая намеренно вычеркнула из своей жизни любовь и надежды на обыкновенное счастье в браке, вдруг вернула себя в лоно традиций. На первый взгляд непоследовательный шаг на самом деле был с максимальной точностью физика взвешен и просчитан. Конечно, не последнюю роль в принятии такого судьбоносного решения сыграло подсознательное исконно женское стремление быть подругой и помощницей мужчины, вынашивать и взращивать совместное потомство. Это вряд ли доминирующее стремление заметно возросло после того, как при первом приближении стало ясно: Пьер Кюри не станет подавлять ее желание раскрыться в качестве самостоятельного независимого игрока в науке. Более того, молодая женщина явственно почувствовала, что судьба дает ей руки тот уникальный случай, когда сосредоточенный на достижениях мужчина готов предложить своей подруге пройти путь вместе с ним или самостоятельно, на ее выбор. Потому в своем сдержанном влечении к Пьеру Кюри, мужчине, почти на десяток лет ее старше, достигшем к моменту встречи определенного положения в научном мире, Мария уловила, что рядом с этим человеком вполне возможно кажущееся на первый взгляд невероятным балансирование между ролями. Ее ждало фантастическое, почти немыслимое раздвоение личности, у которой один внутренний голос твердит об искусстве материнства и поддержания теплого огня в очаге, а второй ненасытно вопит о неясной самореализации. Но женщина не испугалась и сделала шаг. Да и могла ли она поступить иначе? Ведь она была прежде всего женщиной, вырванной из контекста своей исторической и социальной среды, и эти ограничительные рамки, словно тиски, вынуждали придумывать изощренные способы для того, чтобы изменить естественные, продиктованные Природой функции.

А Пьер Кюри оказался действительно тем человеком, который, подпитываясь поддержкой своей спутницы жизни, со своей стороны оказывал ей не меньшую поддержку. Преданный науке и пропитанный ею до мозга костей, он стимулировал дальнейшие шаги жены в качестве исследователя, не только не подавляя ее, но даже осторожно раскрывая ее потенциал, поощряя ее терпение и никак не реагируя на весьма скудный семейный быт. Они оба были неприхотливы в частной жизни, нечувствительны к обывательским влечениям, зато развили в себе редкую способность сосредотачиваться на главном и черпать энергию в общении друг с другом. Их союз можно назвать и уникальной исторической случайностью, и реализацией редкими людьми одной из своих феноменальных способностей быть чутким к внутреннему голосу и следовать его сигналам. Как бы там ни было, именно замужество перевело Марию на новую, социально значимую ступень, причем само явление миру пары замечательных физиков, сделавших ряд открытий, само по себе явилось сенсационным для восприятия общества, последующая же цепь событий способствовала формированию устойчивого интереса к имени Кюри как со стороны специалистов, так и со стороны широкой аудитории из обывателей. Последняя, как ни странно, немало способствует закреплению авторитета того или иного имени в истории.

Кажется, с замужеством в жизни Марии существенных изменений не произошло: как и раньше, она продолжала искать свое место в научном мире, разве что благодаря интеллектуальному авторитету Пьера Кюри эти поиски стали более структурированными. Она осознавала, что для ее идентификации как исследователя необходимы вполне определенные результаты конкретных исследований, поэтому неудивительно, что, усердно пробиваясь на место преподавателя средней школы, она с еще большим напряженным сосредоточением посещала лабораторию института. Продолжался тщательный поиск такого поля деятельности, где можно было стать первооткрывателем и где результат мог бы оказаться весомой оценкой, достаточной для присутствия женщины в сугубо мужском клубе, причем не в качестве помощницы, а в качестве равноправного игрока. Пьер уловил эту противоречивую нотку в стремлении жены, но она не вызывала у него дискомфорта, напротив, ему импонировала мысль, что спутница его жизни окажется самостоятельным пионером бесконечного неосвоенного пространства науки.

По всей видимости, Пьер Кюри и подсказал своей избраннице, что область изучения неких странных излучений (позже названных Марией Кюри радиоактивностью) является перспективной идеей, и главным образом для реализации цели, довольно скромной для активного физика, но определенно неординарной для женщины: написания и защиты докторской диссертации. Однако, скорее всего, даже маститый ученый был удивлен, как далеко завело усердие его жены. Мария шла той дорогой, которую выбрала во время горьких дум о своем будущем в бытность, когда она была всего лишь гувернанткой. Теперь, когда она обрела друга и любимого мужчину, ее работа стала более спокойной, зато не менее сосредоточенной. С замужеством ее деятельность старателя в науке, которая была преимущественно следствием внутренних терзаний, стала делом всей жизни, поддерживаемым любимым человеком. Это оказалось одним из наиболее важных внутренних изменений у Марии, поскольку трансформировалась и ее мотивация. Раньше из страха оказаться на обочине жизни она вела боевые действия на всех фронтах, отныне она имела два очень четко выраженных поля: ответственность за семейное благополучие и доказательство своей профессиональной пригодности. Последнее было актуальным для нее самой, независимо от позиций мужа в научном мире. Ведь это она вторглась в область, права на которую в обществе закрепили мужчины! Но она уже уверенно ступила на стезю научных достижений, а следовательно, должна была доказать тем многочисленным напыщенным мужам из мифического ученого клуба со своими символами и декорациями, что она что-то значит, а ее открытия не являются тихой подачкой супруга. Поэтому в случае с Марией наличие рядом ученого с мировым именем не только не ослабляло ее мотивов к деятельности, но и, напротив, подстегивало, ибо она чувствовала ответственность перед Пьером за то, как воспримут именитые академики ее – женщину со странными, явно выраженными мужскими амбициями.

Неизвестно, задумывалась ли над этими парадигмами сама Мария. Но важно другое: такое положение вещей неизменно гнало ее в лабораторию, в ней уже сформировалась неистребимая страсть к исследованию, азарт к достижениям. И хотя Пьер Кюри руководил и лабораторией, и работой самой Марии, она, пользуясь примитивными приборами и проводя опыты в мало подготовленном для этого помещении, обнаружила два новых элемента, в то время еще неизвестных науке и не имеющих обозначений. С ее подачи эти элементы получили названия радий и полоний, а женщина посвятила им всю дальнейшую жизнь.

Женщина-Прометей

Похоже, что все великие идеи обретают истинные крылья реальности лишь в суровой борьбе, когда человек находится на грани между срывом и сумасшествием, с одной стороны, и невероятной, но с трудом осознаваемой победой – с другой. Первое сулит забвение, второе – славу. Тот, кто страстно и отрешенно борется и у кого действительно нет пути к отступлению, забывает о масштабах собственных усилий и действует, отдавая себя идее без остатка. Он словно рубит наотмашь, вкладывая всю силу, что есть внутри, сосредотачивая в одном месте всю колоссальную энергию отрешенности, бесконечную, всепробивающую силу отчаяния, равных которой нет в Природе. Именно поэтому наскок получается такой ошеломляющей мощи, что порождает величайшие достижения, которые раньше казались выдумкой фантастов.

Примечательно, что в этом чарующем движении окрыленной человеческой души нет различия между полами: достижения даются одинаково трудно мужчинам и женщинам, но они в конце концов одинаково реальны и для тех, и для других. Хотя правда и то, что для приближения в мир высоких научных достижений, и особенно в период вдовства, Марии пришлось существенно трансформировать свое восприятие женской роли в обществе. Неизвестно, в какой мере ей удалось бы реализовать свои научные устремления, если бы жизнь не свела ее с таким же отрешенным от реального мира человеком – Пьером Кюри. Рядом с этим ученым, признававшим в качестве ориентиров лишь истину великих открытий и сумевшим уравновесить существующий лишь в отдельно взятом воображении мир открытий с незамысловатым человеческим счастьем, она сумела раскрыться, продемонстрировать величие женского ума и необычайную широту женской натуры. Натуры, способной с невероятным искусством маневрировать среди неотвратимых жизненных обстоятельств, оказываясь то верной подругой, то одиноким самостоятельным и самодостаточным кораблем в безбрежном океане человеческих достижений. Ведь вовсе не случайно после неожиданной гибели Пьера Кюри возникло решение доверить ей его, или их, лабораторию; любое другое решение было бы катастрофой для ее научной деятельности, для ее мира достижений, поскольку, еще не будучи самостоятельным игроком при Пьере, она уже не смогла бы играть вторые роли при другом назначенном наставнике. Ее внутреннее естество уже постигло собственную силу достижений, аккуратно и деликатно разбуженную мужем, половой признак уже никак не влиял ни на собственное восприятие роли, ни на ее восприятие окружающими; к моменту смерти мужа существовало уже слишком много доказательств ее самодостаточности. В силу этого обстоятельства уход любимого человека, как это ни парадоксально, оказался самой весомой ступенью в восхождении Марии Кюри к легендарному и порой обожествляемому образу прославленной и величественной женщины.