Стратегии счастливых пар
Шрифт:
Артур Конан Дойль и Джин поженились через десять лет после роковой встречи, и прекрасной Джин было в это время уже тридцать четыре. Если попытаться представить себе ощущения этой женщины, пожалуй, они не покажутся абсолютно безоблачными. Действительно, немалый возраст для женщины, которая ждет возлюбленного, связанного брачными узами и не желающего разводиться с женой из-за ее болезни. Мисс Лекки должна была обладать недюжинной выдержкой и терпением, чтобы не выдать своих опасений и сомнений, иметь не меньший, а даже больший уровень внутреннего благородства, чем у любимого ею мужчины. И все же она была человеком, а не мраморной статуей. Очень сомнительно, чтобы Джин довольствовалась отведенной ей ролью возлюбленной, да еще только на платоническом уровне, если бы не знала о том, что ее соперница может умереть в любой момент. Конечно, она гнала эти мысли подальше, но они прямо были связаны с ее собственной судьбой, поэтому она не могла не испытывать в глубинах своей души тайного желания скорейшей развязки…
Теперь о самой Луизе. Была ли она повинна в том, что ее жизнь совершила такой крутой поворот?
Джин Лекки, выступившей в роли серьезного партнера и неформального секретаря. Этот случай ясно показывает, что девушка была отнюдь не легкомысленно порхающей птичкой; она представляла собой достаточно многогранный тип сильной и уверенной женщины, способной рассматривать свою роль как миссию. И ревностно исполнять ее. Напротив, Луиза, которую так и хочется назвать бедняжкой, представляла роль женщины сквозь призму жизненной драмы своей матери, всегда одинокой мученицы, ведущей образ жизни не то монахини, не то засушенного цветка из гербария, некогда прекрасного, а теперь высохшего. Для нее самоподавление являлось неотъемлемой чертой личности, и потому ей редко удавалась смена настроений, она часто казалась окружающим однообразной и скучной и никогда – игривой. Любопытное воспоминание о ней их дочери Мэри приводит Джон Диксон Карр: «Туи, седая, сколько себя помнила Мэри [ей в тот момент исполнилось четырнадцать], оставалась милосердным божеством, щедро расточающим улыбки, но не способным принимать участия в играх, разве что в живых картинках». Кажется, это наиболее точная характеристика Луизы, не нуждающаяся в каких-либо комментариях.
Для стремящегося к развитию и полноценной жизни Конан Дойля Джин становилась естественным продолжением его природных склонностей, тогда как самопожертвование Луизы со временем становилось приторным, от чего першило в горле. Он, впрочем, мог и не признаваться сам себе в таких ощущениях, подавлять ключевое противоречие своей семейной жизни. Но то, чего он подавлять не мог и, очевидно, не желал, – это стремление обрести любовь, на которую он был способен. При этом нет смысла осуждать Туи, которая в своей жизни сделала все, что могла. Жизнь открыла ей маленький светлый коридор из темного подвала детства и юности в виде встречи с доктором Артуром, но воспользоваться этим светом она не сумела; слишком сильно и очевидно было притяжение ужасного периода взросления, слишком нелепой была ее жизнь до замужества. Все, на что оказалась способна эта кроткая и бесконечно добрая душа, – жить безропотно для мужа и детей, стараясь не мешать ему и даже как-то стыдясь своей ужасной болезни и приближающейся смерти. «Она не ощущает телесной боли и беспокойства, относясь ко всему с обычным своим тихим и смиренным равнодушием», – писал Артур Конан Дойль за несколько дней до смерти жены. Он сам был подавлен величием ее жертвы. И если верны идеи о психической основе любой болезни, то туберкулез маленькой и стойкой Туи определенно являлся производной того чудовищного несоответствия между нею и одержимым великаном, который боролся, но не мог жить без согласия с самим собой.
«Я старался, – цитирует Джон Диксон Карр письмо Конан Дойля матери, – никогда не доставлять Туи ни минуты горечи, отдавать ей все свое внимание, окружать ее заботой. Удалось ли мне это? Думаю, да. Я очень на это надеюсь, Бог свидетель». Артур Конан Дойль писал эти строки после ухода маленькой несчастной Луизы в небытие, когда самого его мучил тяжелый нервный срыв. И опять в самом ходе мыслей этого выдающегося человека проскальзывает сомнение. Он как никто другой осознавал, что сам виновен в том, что из сострадания и преходящей влюбленности взял в жены блеклую и вместе с тем почти святую женщину. Монахиню, мало подходящую светскому льву, жаждущему парадов и фанфар. Он едва ли не с самого начала совместной жизни ощущал, что рядом с ним не его женщина, что его женитьба была навеяна навязчивой возрастной мыслью о семье и с компенсацией размолвки со своей первой любовью. В глубине души он вынужден был признать, что его великолепный, восхищающий миллионы людей аналитический ум однажды дал роковой сбой, передав решение во власть сердечных порывов и инстинктов. И потому он затеял тяжелую игру в благородство с самим собой, пытаясь скрыть от окружающих отношения с другой женщиной. Но если бы не было Джин Лекки, наверняка появилась бы другая женщина, ибо он подсознательно искал ее – отвечающую трафарету, мысленно прикладываемому ко всем представительницам противоположного пола, встречаемым на его пути. И кажется, он переживал, потому что его могучий ум нашептывал возможность такого сценария, как и то, что с психологической точки зрения неизлечимая болезнь Туи неслучайна, словно она должна была уйти, посторониться, чтобы дать дорогу ему, его счастью. Именно этот комплекс украденного счастья и мучил его больше, чем если бы его пытали палачи в средневековой камере; забота же о чести семьи, фамилии и прочих атрибутах благородного человека заставляла его действовать сообразно обстоятельствам, то есть камуфлировать и скрывать истинные чувства от всех, и с некоторых пор даже от матери. Ведь к тому моменту он был уже одним из самых известных писателей в мире и знал, что любая темная точка может превратиться в невыводимое пятно на его репутации, шлейфом тащась не только за ним, но и за его детьми.
Неразлучная пара
Известный американский психоаналитик и приверженец применения приемов нейролингвистического программирования Роберт Дилтс в своей книге «Стратегии гениев» утверждает, что Холмс «умеет за деревьями увидеть весь лес». Принимая во внимание, что за детективом маячит коренастая фигура самого Конан Дойля, стоит уделить внимание его панорамному видению мира, «приведенному в систему здравому смыслу». Писателя, пожалуй, не случайно величали «апостолом здравого смысла», и эта рациональность всегда отражалась на семейных правилах, постоянно присутствовала в стенах того здания, где обитал неутомимый автор изумительных хитросплетений и головоломок.
Но так было не всегда, он не родился ясновидящим, подобно сыну Бога, и по жизни прошел всего лишь человеком, не защищенным от собственных ошибок и превратностей судьбы. Как всемирная слава писателя, так и прозорливость в отношениях с женщиной пришли к нему не сразу. К моменту женитьбы на Джин Лекки Конан Дойль представлял собой зрелого мужчину, точно знавшего, что ему нужно, совершенно ясно осознававшего, какая семья будет его семьей и какая жена будет его «половинкой». Ему было уже сорок восемь лет, за плечами лежала большая часть жизни, но благодаря усвоенным в детстве принципам за этим апологетом рыцарских правил не тянулась мрачная линия двусмысленных поступков, недостойных превосходного гражданина планеты, триумфатора детективного жанра. К моменту легального объединения с Джин он получил все, что когда-то являлось предметом грез в молодые годы: любящую его и любимую им жену, целую когорту детей (дети от Луизы жили с ним, не внося диссонанс в бесконфликтное пространство), большой просторный дом, почти немыслимые ресурсы и самое главное – повсеместное признание. Из интересного аудитории писателя Артур Конан Дойль вырос до авторитетного общественного деятеля, влиявшего на умы целого поколения. Роскошный быт ничуть не тяготил счастливую семью, они не боялись принимать множество гостей, вероятно, чувствуя себя защищенными от недостойного глаза тем томным тягучим десятилетием, когда они уже любили друг друга, но еще не могли позволить себе быть вместе. Только в бильярдной, протянувшейся на всю ширину просторного жилища, обставленного со вкусом его героя из «Затерянного мира», могло танцевать сразу сто пятьдесят пар! Им казалось, что испытание их любви «медными трубами» уже позади, и, очевидно, так оно и было. И лишь изредка, с годами все реже, медленно стареющий Артур приостанавливался, с мимолетной тоской глядя на изысканную обстановку своего театрализованного представления великого писателя в миру, вспоминая нищенское существование в той своей прежней жизни, которую он, как спортсмен, преодолел на одном дыхании вместе с самоотверженной, нескладной Туи…
Но жизнь продолжалась, и он включился в борьбу за новые высоты в литературе. К удивлению многих этот солидный, уважаемый всеми господин и маститый исследователь возможностей разума весьма активно занимался своим физическим состоянием. Бокс, крикет, верховая езда с женой – вот далеко не полный перечень средств, с помощью которых он намеревался отодвинуть старость. В пятьдесят четыре года он даже выступал в любительских соревнованиях по боксу, заняв третье место. Артур Конан Дойль отдавал себе отчет, что счастливая пара будет оставаться таковой при условии, что каждый из двоих останется воином и своими напряженными усилиями будет каждый день отвоевывать счастье. Он сражался за то, чтобы их совместная жизнь преждевременно не покрылась плесенью обыденности, и отменная физическая форма мужчины, несомненно, играла в этом далеко не последнюю роль. Жена отвечала ему неизменным вниманием, кстати также поддерживая себя в высоком тонусе. Но краеугольным камнем их отношений оставалась ее искренняя глубокая заинтересованность его деятельностью. Он рассказывал жене обо всем, что пишет и о чем собирается писать, и ее участие в круговороте литературных событий являлось вовсе не вынужденным присутствием сторонника, а оживленным диалогом человека, досконально знающего, о чем идет речь. Как и ожидал Артур Конан Дойль, вместе они составляли самодостаточный союз. Им никто не был нужен.
Если, отправляясь в путешествие с Туи, скажем, в Египет, он был вынужден брать с собой еще и сестру – на всякий случай, для поддержки болезненной супруги, – то вдвоем с Лекки они не нуждались в ком бы то ни было. Всякий, кто рискнул бы навязаться им в компанию, ощутил бы себя лишним, мешающим их динамичным, порой даже несколько экзальтированным отношениям. Как бы ни была сильна горечь, порожденная уходом Луизы, с Лекки они составляли чудесную пару, которой можно было любоваться на любом отрезке их совместной жизни. Вместе они совершили немало занимательных путешествий, наиболее запоминающимися из которых оказались совместные поездки в Соединенные Штаты Америки, Австралию и Африку. Немаловажным штрихом к портрету семьи может стать упоминание о том, что в двух последних путешествиях его сопровождала не только жена, но и дети.
Все исследователи об отцовских качествах Артура Конан Дойля говорили не без тревоги: он был не только строг, но порою нелогичен во вспышках нравоучительного гнева. Тем не менее климат в большом доме был достаточно мягким, а дети, хотя и относились к отцу с таким же почтением, как относятся к стихийному бедствию, любили его. По всей видимости, и в отцовской грозности, и в отношении Конан Дойля к политическим событиям повинны все те же принципы. Он потерял старшего сына и младшего брата, которых безмерно любил. Но это нисколько не изменило его породы, не изогнуло твердый стержень внутри его жестко сформированного разума, не разрушило крепости принципов, которую он долгими годами выстраивал в своей голове.