Страж ее сердца
Шрифт:
Медальон ей понравился. Оставалось только придумать, что в нем хранить. Раньше она слышала, что в таких вещицах прячут записочки. Или тайно срезанный локон. Или высохшие лепестки подаренной когда-то розы. Или еще какую-нибудь романтическую чепуху.
— Раньше, — торжественно сказал крагх, — в таких медальонах было принято хранить яд. Если крагх-воин погибал, то его жена зачастую предпочитала уйти вместе с ним.
— Ты пугаешь светлейшую, — оборвала его Арианна, — а вы меньше его слушайте, он любит рассказать что-нибудь этакое, от чего кровь в жилах стынет. Только совершенно глупая курица распрощается с жизнью, если умрет ее возлюбленный. Умная женщина
Тут Алька подумала, что все равно возьмет медальон. Не для яда, конечно. Она посоветуется с Мариусом — а вдруг можно на него наложить заклятье? И тогда медальон наверняка принесет пользу.
— Я возьму его, — пробормотала она, — спасибо вам, спасибо. Отец обязательно пришлет вам деньги.
— Вы меня обижаете, светлейшая, — крагх поклонился, — какие деньги? Я счастлив, я буду рассказывать детям о том, что сегодня ко мне приходила принцесса. Я этот день запомню.
Алька, наверное, еще долго бы препиралась с продавцом, но Арианна потащила ее прочь, шепнув, что светлейшая просто не знает местных обычаев.
…Они погуляли еще немного. Альке было тяжело оттого, что совсем не было солнца. Тот красный глаз в багровой дымке не в счет. От света лайтеров начала болеть голова, и она честно сказала Арианне, что хочет вернуться в свои покои.
Та пожала плечами, и они пошли, непринужденно болтая о том — о сем.
А когда Алька вернулась к себе, она нашла Мариуса разлегшимся поперек кровати. Он выглядел уставшим, но довольным, и стоило Альке закрыть за собой дверь, как он неуловимым, текучим движением оказался рядом, сгреб ее в охапку и зарылся носом в перья на голове.
— Моя птичка. Моя.
— Ты… что-то нашел?
Он развернул ее лицом к себе, несколько минут разглядывал, словно видел впервые.
— Да, нашел. Фредерик был прав, а я — слепой идиот, который даже не пытался задавать вопросов. Мы все сможем изменить, Алайна. Мир может стать таким, каким был до Пелены.
Он прижал ее к себе, засунув руки под крылья и поглаживая по спине. Алька невольно запрокинула голову, всматриваясь в лицо стража, ставшее таким родным за столь короткий срок.
— Ты… расскажешь?
Не говоря ни слова, он подтолкнул ее, заставляя пятиться, а потом Алька споткнулась — и они оба упали на толстую перину, в кровать. В кофейных глазах Мариуса заплясали лукавые огоньки.
— Вот скажи, Алайна Ритц, что в тебе такого, что мне постоянно хочется тебя потискать? Даже в перьях, м?
И не дал ни подумать, ни ответить — впился в губы жадным поцелуем, словно хотел выпить ее дыхание. Придавил своим весом, вминая в простыни… И точно так же внезапно отстранился, уткнулся лицом в подушку. Почему остановился? Алька даже загрустила. Ведь она не против, давно уже…
— Мариус, — прошептала она, зарываясь пальцами в его коротко стриженые жесткие волосы.
И не знала, что сказать дальше. Он повернулся к ней, перекатился набок.
— Книги, что мы нашли, не что иное, как личные журналы Риверрона, — заговорил Мариус, и его лицо вновь обрело строгое, почти жесткое выражение, — результаты исследования, которое он проводил уже после того, как появилась Пелена. Как ты понимаешь, Риверрон потратил не один год, выясняя, как такое могло случиться и что делать дальше, особенно учитывая, что сам он внезапно оброс перьями и отрастил крылья.
— Стал крагхом?
— Угу. Он и вся его армия. Вот так разом, все, стоило подняться Пелене. Дело было так, Алайна. Максимус и Риверрон в самом деле воевали, и Риверрон
— А он знал, что так получится? — спросила Алька.
Мариус с сомнение качнул головой.
— Не думаю. Знаешь, Алайна, магия — это такая штука, когда не всегда возможно предугадать результат. Особенно если это результат сложного воздействия, которое не описывается простыми уравнениями.
— Он должен был убить себя, этот Максимус, — вырвалось у нее, — тогда все стало бы на свои места, правда?
Мариус улыбнулся и погладил ее по голове, приглаживая встопорщенные перышки.
— Он все это затевал, чтобы остаться жить. Что ж он, совсем дураком будет, себя же и убить? Впрочем, это было только начало. Судя по записям Риверрона и тех, кто продолжал вести дневники после его смерти, начало происходить странное. Вроде бы как мелкие протечки магии в земли теперь уже крагхов. Те немногие маги, что еще оставались в живых, начали искать причины и как-то выяснили, что их превращение в пернатых монстров не прошло просто так для этого мира. По ту сторону Пелены, в землях, где Максимус обрел почти безграничное могущество, остались родственники, да и потомки тех, кого вышвырнуло за Пелену. И вот они, во-первых, начали временами обращаться в крахов…
— Двуликие?
— Да, именно. И именно через них начался отток магии за Пелену. Но, видать, Максимус тоже почуял неладное и начал опечатывание этих самых двуликих, таким образом устраняя утечки. Как ты понимаешь, это и стало основой дальнейших целей Надзора. Извести двуликих. А если не извести, то перекрыть эти каналы, по которым крупицы магии утекали за Пелену, а еще лучше — организовать обратный приток. Вид печатей со временем менялся, если вспомнить. Потом обнаружилось еще одно интересное свойство двуликих. Их большие скопления провоцировали прорыв Пелены. Я это иначе, чем зовом крови, не могу назвать. А из-за Пелены приходил Рой…
— А при чем здесь Надзор? — она потерла виски. Положа руку на сердце, уже начала путаться во всех хитросплетениях магической войны.
— Алечка, — серьезно сказал Мариус, — ты же своими глазами видела Магистра на алтаре, на пересечении энергетических потоков своего же чудовищного артефакта. Его же ты мне и нарисовала.
— Я же не знала, что это Магистр. Выходит, это и есть Максимус? Бесконечно живущий?
— Выходит, да.
Она помолчала. Все это плохо укладывалось в голове, но, похоже, так и было.