Страж – это судьба

Липницкий Николай

– Ты думаешь, что авария, в которой погибли родители, была не случайной?

– Совершенно.

– И моя?

– И твоя. На тот момент у тебя не было силы, которая тебя бы защитила.

– Получается, что я, теперь, тоже под ударом?

– Могу тебя успокоить. Ты тоже страж.

– С чего ты это взяла?

– Гниду кто ударил?

– Я?

– А кто? Я не успевала.

– Но, это ты, же, его огнём!

– А до этого? Ведь, это ты его отшвырнул от себя!

– Да я до него даже не дотронулся!

– Вот именно! В тебе проснулась сила. Ты ею

ударил. Правда, пока, это всё, на что ты способен. Но, это дело поправимое. Пока, ты под моей защитой, а силу мы в тебе разовьём. Уж, в этом не сомневайся. Главное, ты страж.

Я помолчал, переваривая сказанное. Верилось с трудом. Всё время было такое ощущение, что я смотрю кино, или слушаю пересказ какой-нибудь книги. И, спрашивается, как поверить во всё это человеку, выросшему в реальном мире, где самый искусный чародей – это обыкновенный фокусник, все чудеса – просто хорошо поставленные трюки, а электричество и радиоволны реальнее, чем тёмные силы и волшебство?

– И, что, страж должен, вот так, жить в одиночестве?

– Не обязательно. Это, у кого, как сложилось. Раньше у нас большая семья жила. Мать с отцом – твои дед с бабкой, две сестры моих – твои тётки, и два брата – дядья твои.

– В этом домишке?

– Нет. У нас усадьба была большая. Терем высокий, два этажа, сараи, амбары…

– А, что случилось? Где они все? И усадьба ваша где?

– Погибли. С Запределья прорыв был. Много всякой гнуси полезло. Так надавили, что, даже, грань прорвали. Вот, в этой схватке твои тётки и дядья все полегли. Дед с бабкой выдюжили, но надорвались. Долго после этого не прожили. А усадьба сгорела. Она дальше, в лесу на поляне стояла. А мне повезло. Но жить на том месте я не смогла. К реке переселилась.

– Жалко.

– Их? Конечно, жалко. Молодые ещё были. Деду только триста восемь лет исполнилось, а бабке двести девяносто шесть.

– Сколько?!

– А, чего ты удивляешься? Стражи долго живут. Бывает, до шестисот годочков доживают. Мне, вот, сто семнадцать недавно стукнуло.

– И отец мой столько бы прожил?

– Нет. Я же говорила, что он обычным человеком родился. И прожил бы не больше, чем, обычно люди живут.

– И, не скучно тебе тут одной?

– А я не одна. Сам видел, тут много, кто есть.

– Это, те мужички и Дед на лодке? Я, кстати, хотел узнать, как они к тебе попадают, если к тебе люди боятся через лес идти?

– А они тут и живут. Им в лесу не опасно.

– Почему?

– Они везде, как дома.

– Ничего не понял. Ты же говорила, что в Приграничье людям опасно.

– Так, это людям. А они – приграничники.

– Не люди?

– Конечно, не люди. Тот, что капусту у меня таскал – Хозяин. Домовой, по-человечески. Банник – банник и есть. То же, что и домовой, только в бане живёт. Дед – леший.

– А Мокрец и Мохнатый? – вспомнил я подслушанный ночью разговор.

– Мокреца люди водяным зовут. А, вот, Мохнатый, это, как раз, и есть житель Внешнего мира. Мерзкая тварь. Любить границу шатать. Так, иной раз, разойдётся, что грань приходится заново

восстанавливать. Я, уже, говорила, чем это нашему миру грозит.

– Я думал, что они, как-то, по-другому выглядят. Тот же леший в моём понимании замшелый старик, ну, не знаю, с шишкой вместо носа, с руками-ветками…

– Он и выглядит по-другому. Не с шишкой, конечно, и не с ветками, но на человека мало походит. Это, он для тебя в людскую личину вырядился. Чтобы не пугать. А Банник с Хозяином такие и есть.

– Чувствую, мне это ваше Приграничье ещё постигать и постигать.

– Не ваше, а наше. Ты, уже, тоже, часть его.

– И, что, мне, теперь, тоже тут жить с тобой?

– Нет. Пока ты, ещё, не готов к такой жизни. В город вернёшься после того, как силой научишься пользоваться.

– Как же я вернусь? Я сутки с трудом там провёл. Всё сюда тянуло.

– Это сила тебя заставила сюда приехать. Она в тебе зашевелилась, а выбраться наружу не могла. Для этого ей приграничье требуется обязательно. Вот и тащила тебя. А, как овладеешь, то и в городе тебе хорошо будет. Когда готов будешь сюда переселиться, сам решишь. Захочешь – со мной жить будешь, не захочешь – отделишься. Лес большой. Работы нам всем хватит. Но, для начала, тебе силу свою развить надо и научиться ею пользоваться. А, пока, ты ничему не научился, из дома без меня ни шагу.

– Гнида опять прицепиться может?

– Гнида – ерунда. Тут твари пострашнее бывают. Да и Мокрец уж больно недружелюбный к чужакам. К реке близко подойдёшь, вмиг вцепится и на дно утащит.

– Значит, сказки про водяного – не выдумка?

– Народ просто так не придумает. Под всеми сказками и легендами реальные персонажи стоят. А то, что в сказках это, в основном, так, в этом, тоже, смысл есть. Детям сызмальства в голову вдалбливали, что в лес нельзя ходить, что к реке ходить опасно одному, в бане ночью не париться, да дом в порядке содержать. А для детей сказка гораздо доходчивей скучных и нудных пояснений и наставлений. И запоминается легче, и слушается интересней.

Весь остаток вечера я пил какой-то терпкий отвар, который мне подсовывала тётка Зойка. Отвар был горячим, бросал в пот и бодрил не хуже чашечки крепкого кофе. Разговоров, практически, не было. Тётка занималась повседневными домашними делами, коих было ожидаемо много, выскакивала во двор, возилась в сарае и, мимоходом всё подливала мне в кружку из большого глиняного кувшина.

– Куда столько! – наконец, возмутился я. – Напился, уже. Хватит! Не верблюд, же, чтобы про запас пить!

– Ничего. Ты на двор до ветру сходи, облегчись, и опять хлебай. Надо.

– Да, зачем, надо-то?

– Чтобы силе твоей свободу дать. Тяжело ей, сейчас, в теле твоём. Запуталась она, пытается на свободу выскочить, да пути не знает. Тычется, то в голову, то в ноги. А отвар поможет, дорогу ей расчистит.

– Я же не усну после отвара твоего! Мне, уже, сейчас, хоть на стометровку за сборную страны выступать. Бодрит сильно.

– Уснёшь. Как ляжешь, сразу заснёшь сном праведника. Вот увидишь.