Страж государя
Шрифт:
«А помнишь, братец, Координатор тогда в Питере тебе советовал, мол: „Тщательно изучай турок, всё, что касаемо — войн с ними?“ — неожиданно проснулся внутренний голос. — Получается, что он и тогда знал, что ты пробудешь в Прошлом гораздо более чем пять лет! Как же иначе? Он знал, что ты здесь зависнешь, знал — сука старая…»
Турецкие матросы — босоногие, голые по пояс, в широченных разноцветных шароварах, принесли четыре стула — обитые золотой парчой, с высокими резными спинками, разложили маленький складной столик. Толстый повар ловко расставил на углах стола четыре фарфоровые чашечки, наполнил их из пузатого медного кофейника ароматнейшим
— Прошу, господа, присаживайтесь! — вежливо, уже на английском языке, пригласил к столу Гассан-паша.
Егор насторожённо обернулся, высматривая царя. Пётр — в компании с двумя матросами-голландцами — о чём-то оживлённо, размахивая руками во все стороны, болтал с двумя пузатыми янычарами, из-за широких поясов которых высовывались деревянные пистолетные рукоятки.
«Эх, розгами, хорошо просолёнными, да по заднице худой, царской!» — от души высказался внутренний голос.
Выпили по две чашечки великолепного напитка, болтая о погоде — вчерашней и завтрашней, и закусывая рахат-лукумом, сушёными финиками и сливами, миндальным и абрикосовым печеньем.
— Этот кофе заварен по-арабски, в раскалённом белоснежном песке! — пояснил турецкий адмирал и плавно перешёл к делу. — То, что вы, господа, являетесь тонкими ценителями кофе, я уже понял. Но, может быть, у вас имеются ко мне и другие дела?
— Конечно же, уважаемый Гассан-паша! — вежливо кивнул пышными страусиными перьями на своей шляпе маркиз Алёшка. — Мы просим вас принять сии скромные подарки: меха чернобурки и соболя, отрезы разных тканей, изящные золотые украшения — для прелестниц из вашего блистательного гарема, сабли стали дамасской…
— Полноте, не утруждайте себя, дорогой маркиз, этим перечислением! Я нисколько не сомневаюсь в вашей щедрости! Чем я, в ответ, могу помочь вам? — Паша многозначительно посмотрел на Егора.
Прежде чем высказать суть своей просьбы, Егор выложил на край столика тяжёлый холщовый мешочек, осторожно подтолкнул его к Гассан-паше, тихо пояснил:
— Здесь пятьсот гульденов!
Турок понимающе склонил голову и невозмутимо убрал мешочек в широченный рукав своего халата, после чего надел на своё бородатое лицо маску покорного ожидания.
— Во-первых, я бы хотел — с вашей помощью, уважаемый адмирал, составить подробный список: каким пашам и министрам из султанского Дивана давать бакшиш и сколько, собственно, давать? Чтобы и не обидеть, да и не передать лишку…
— Это понятно: зачем лишнее отрывать от себя? — хитро прищурился Гассан-паша. — Но с какой целью давать тот бакшиш?
— Чтобы Великий визирь как можно быстрее принял полномочного Посла русского, дьяка Прокофия Возницына.
— Это можно! — покладисто согласился турок и что-то коротко приказал повару, почтительно замершему невдалеке — всё с тем же медным кофейником в руках.
Толстяк, поставив кофейник на палубу, тут же трусцой убежал куда-то.
Неожиданно со стороны носа корабля раздались громкие и возмущённые голоса, Егор обернулся: Пётр и два голландских матроса разговаривали с янычарами уже явно на повышенных тонах, вот русский царь, широко размахнувшись, отвесил своему турецкому оппоненту увесистую и звонкую оплеуху…
Егор мгновенно вскочил на ноги, но и только: Гассан-паша так громко рявкнул на турецком языке, что заложило уши, после чего оба янычара в течение секунды исчезли в распахнутом люке трюма.
Адмирал Крейс не пожелал отставать от своего турецкого коллеги и, в свою очередь, разразился отборной голландской руганью: все три его подчинённых, включая российского царя — то есть корабельного бомбардира Петра Михайлова, испуганно втянув головы в плечи, быстренько спустились по трапу в шлюпку.
— Ничего страшного! — словно ничего не случилось, миролюбиво улыбнулся турок.
— Да, бывает! — вальяжно усмехнувшись, согласился с ним голландец.
Тем временем вернулся повар, составил на поднос пустые кофейные чашки и вазочки, положил на стол лист бумаги (английской — отметил про себя Егор), гусиное перо, рядом водрузил квадратную серебряную чернильницу. Гассан-паша, часто обмакивая кончик пера в чернильницу, минут за десять составил подробный список, внимательно перечёл его, протянул бумагу Егору:
— Возьмите, дорогой сэр Александэр! А вы сами тоже поедете на встречу с Великим визирем? Вместе с этим Возницыным или же — отдельно? Впрочем, я, наверное, предвосхищаю события… Вы же сказали: «Во-первых…» Следовательно, должно быть и «во-вторых»?
— Вы очень мудры, эфенди! — уважительно кивнул Егор и, мимолётно улыбнувшись, выложил на стол ещё один тяжеловесный мешочек — брата-близнеца первого.
— С радостью готов вам помочь, сэр! — очень серьёзно и уважительно проговорил Гассан-паша, ловко отправляя во второй рукав своего халата очередную посылку с гульденами.
— Я хотел бы незамедлительно и конфиденциально встретиться с морским капитаном Медзоморт-пашой. — Произнося эти слова, Егор неотрывно и очень пристально смотрел в глаза адмирала. — Встретиться, что называется, один на один, без всяких свидетелей и переводчиков…
Не выдержав взгляда собеседника, турок прикрыл свои глаза и минуты три просидел молча, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону. Наконец, он очень тихо произнёс — будто разговаривал сам с собой:
— Медзоморт-паша, знаменитый и легендарный корсар, больше десяти лет безжалостно грабивший — под славным алжирским флагом — торговые европейские корабли. Потом он остепенился, поселился в Константинополе, поступил на службу к нашему Небеснородному Султану, более того, очень скоро стал его личным другом. Единственным другом Небеснородного! — Гассан-паша открыл глаза и чуть напряжённо уставился на Егора: — Сэр Александэр! Откуда вы узнали об этом алжирском пройдохе? Про этого человека и в Турции мало что известно. Да и не любит его местная знать: независим очень и горд. Давно уже зарезали бы — чёрной константинопольской ночью, да опасаются, все же — личный друг Султана…
Егор извинительно развёл руки в стороны и слегка потупился, мол: «Не полагается разглашать свои информационные источники, простите уж!» Не мог же он сознаться, в самом деле, что о Медзоморт-паше, человеке, только к мнению которого и прислушивался всемогущий правитель Османской Империи, узнал в двадцать первом веке, всё в том же тайном Учебном центре? Причём — абсолютно целенаправленно, по чёткому указанию коварного Координатора…
Внутренний голос взорвался потоком отборной ругани: «Куда же ты смотрел, дурик долбанный? Что, трудно было тогда даты сравнить? Понять, что война с Турцией начнётся гораздо позднее, уже после истечения срока твоего пятилетнего контракта? Эх, недотёпа! Опять, получается, что втёмную использовали тебя — в очередной раз, дурика — на букву „ё“…»