Страж неприступных гор

Крес Феликс В.

— Вот только Раладан… гм… Наверняка он уже знает, что вы оставили после себя на Малой.

— Пусть знает. Я тоже кое-что знаю. Для Раладана Риди может сжечь не только Малую, но и Большую Агару. Она сказала мне, что хочет с ним увидеться. Отвези ее. Даже если ничего с меня не возьмешь, то все равно тебе это пойдет только на пользу. Я не прав? С Раладаном стоит жить в мире. А уж тем более если он будет перед тобой в долгу.

13

К удивлению капитанов обоих кораблей, целых семеро парней Броррока, не раздумывая, приняли предложение Тихого, а после некоторого раздумья их примеру последовали еще четверо. Все было именно так, как сказал Мевев: на палубе «Колыбели» сидели сироты, потерявшие хороший парусник

и знаменитого капитана, — простые люди, которые умели обслуживать корабль и сражаться, но не более того. Некоторые обожали своего капитана, но другие точно так же могли постоянно стирать рубашки и драить палубу у Броррока, как и маршировать в ногу под свисток Китара, или получать побои от кого-то другого. Корабль Слепой Риди действительно назывался омерзительно, но, видимо, не навлекал несчастья на собственную команду, иначе не «Кашалот» лежал бы сейчас на дне… Лишь глупец мог бы возражать против столь очевидной истины. Палуба под ногами означала набитое брюхо, время от времени набитый кошелек, ну и группу-семью, к которой ты принадлежал. А тем временем в Ахелии они месяцами могли бы месить грязь на улицах, голодные и изгоняемые из таверн и харчевен (ибо кому нужен моряк без гроша в кармане?), ежедневно бродя по порту и пытаясь наняться на какой-нибудь парусник — и в конце концов угодить куда-нибудь значительно похуже, чем могло бы быть под началом Слепой Тюленихи Риди, у которой на корабле, как поговаривали, имелись даже девицы для утех. Даром!

Китар выстрелил в море из одной из своих пушек, Мевев приказал дать ответ из бомбарды — и корабли разошлись.

Состоятельный торговец, от которого Китар унаследовал «Колыбель», видимо, относился к ее капитану с особым почтением, поскольку распорядился выделить для него в длинной и плоской кормовой надстройке отдельное помещение, что случалось крайне редко; обычно как капитан, так и его офицеры, а также взятые в рейс пассажиры делили между собой общий кубрик, в котором в лучшем случае ставили дополнительные сколоченные на скорую руку койки — и не более того. Китар мог бы взять на морскую прогулку саму императрицу — так он, по крайней мере, говорил. И в самом деле, он с военной аккуратностью обустроил себе по-настоящему удобную, уютную каюту, где все было на своих местах, горели многочисленные фонари, а под ногами стелился дартанский ковер, стоивший столько, что ни к чему вообще не подходил. Дополнительно украсив стены оружием — какой же армектанец мог без этого обойтись? — среди которого попадались по-настоящему ценные экземпляры, капитан «Колыбели» разместил на почетном месте выкованную из жести армектанскую звезду — и мог быть доволен.

Владычица Вечной империи на морскую прогулку не выбралась; так что восхищаться капитанской каютой Китара оставалось агарской княжне — ибо он поселил ее у себя.

И почти до самого конца рейса от этого не было никакой пользы. Риди не смогла составить ему компанию. Она была живой вещью и, даже иногда приходя в себя, тупо смотрела в потолок и не могла дать ответа на простейший вопрос. Чаще всего, однако, она просто спала. Это не был обморок — ее удавалось разбудить, вот только… Она тупо смотрела на него и не могла ответить на вопрос, для которого вполне хватило бы «да» или «нет»…

Во время долгого рейса при хорошей погоде Китару почти нечего было делать, и он отчаянно скучал. Парней Броррока он как-то разместил — некоторых в носовом кубрике, других в выделенной части трюма, в любом случае подальше от бочонков. Он присматривал за всем, играл в кости со своими офицерами, по просьбе моряков пару раз сыграл на лютне, к восхищению матросов Броррока, — у него был хороший слух, и играть он умел вполне прилично, к тому же знал множество грустных армектанских песен, которые пели солдаты на привалах. Все это занимало у него втрое меньше времени, чем скука.

А скучал он в своей каюте.

На другом корабле над «стариком» бы посмеивались, что он наверняка украдкой щупает больную пассажирку… Но не у Китара. Никто здесь никогда не ударил матроса, ибо уважение и дисциплина были такие же, как в армектанском войске, где офицеры не смели унижать подчиненных.

Но небитые, накормленные, прилично оплачиваемые моряки тоже должны были знать свое место. Каждый из них мог запросто вылететь с «Колыбели», а за тяжкую провинность угодить в петлю. Поэтому капитан имел право вытворять что угодно, хоть бегать по палубе без штанов с пером чайки в заднице; никто бы даже не обернулся, а тем более улыбнулся.

Китар всегда скучал у себя, поскольку капитанской скуки подчиненные видеть не должны. Все вроде бы знали, что запертый в четырех стенах капитан зевает во весь рот и чешет под мышкой, но каждый спрошенный офицер или матрос сразу же ответил бы: «Капитан? Он у себя. Наверное, прокладывает курс».

Однако Китар курс не прокладывал.

С Прекрасной Риди он познакомился очень давно, так же как знакомились с ней другие капитаны, — на Агарах. Ему показали княжну, он посмотрел, причмокнул, присвистнул, поднял брови — и ушел. Несколько раз он пережидал в Ахелии пору штормов; осенью там собирались парусники со всех морей Шерера, поскольку у них наконец-то появилась родная пристань, во сто крат лучшая, чем дикие бухты или негостеприимные островные порты, где имперским солдатам и урядникам приходилось засыпать глаза серебром. Но хотя Китар и принадлежал к числу самых знаменитых капитанов под знаком черного паруса, с Тюленихой ему не везло. Она терпеть не могла княгиню Алиду, и на приемах, которые та устраивала для морского начальства, не бывала. По городу она гуляла всегда с какими-то мрачного вида парнями, лапы которых казались приросшими к ее заду; парни часто менялись, но привычки Риди — нет. Гулянки с участием простых матросов, которые обожала княжна, в свою очередь, были не для Китара. Он мог выпить со своими моряками, словно сотник легиона с солдатами, но по-настоящему напиваться умел лишь в кругу других капитанов и корабельных офицеров. Вследствие всего этого он почти не знал Слепую Тюлениху Риди, и первый в жизни долгий разговор с ней состоялся у него лишь после того, как она, вся мокрая, взобралась на палубу — один из многих несостоявшихся утопленников Броррока. Утопленнику пришлось закричать, чтобы капитан «Колыбели» понял, что утопленник этот особенный.

Тогда они говорили о Брорроке.

Китар сидел в каюте и скучал. Для больной Риди он приказал поставить койку, а теперь сам на ней спал. Княжну он перенес на свою собственную постель.

Сейчас она выглядела значительно лучше, чем вначале. Лицо ее приобрело нормальный цвет, губы уже не были синими, на лбу больше не выступал холодный пот. Она ровно дышала — просто спала. Вот только ее нелегко было разбудить.

Невероятно пышные были волосы у этой девушки. Невероятно. Разметавшиеся по подушке, по плечам… Их было полно повсюду. Темно-каштановые, кудрявые, густые.

— Ну и красивая же ты, — пробормотал он, покачиваясь на стуле. — Чтоб меня палками забили, как сказал бы старик. Я бы все отдал, лишь бы добраться до того, кто выбил тебе глаз. Изуродовать такую девушку… Это я тебе говорю, братец…

Он замолчал.

— Нет, наверное, все-таки сестрица, — закончил он.

Идущий по морю корабль сонно поскрипывал такелажем. Китар покачался на стуле, постучал пальцами по колену, поковырялся в ухе и в носу. Потом задремал. Очнувшись, он зевнул, посмотрел на Риди, которая за это время отнюдь не подурнела. Взяв лютню, он тихонько тронул двойные струны.

Тени душ из паутины расплывутся в мраке, когда Шернь объявит о конце. Но тени тех, кто в сталь закован, навсегда останутся в лучах солнца. И по зову Непостижимой Арилоры встанут рыцари, окутанные смертной мглой, Чтобы рассказать о деяниях, что мундиром славы покрыли кольчугу земли. Среди легенд о деяниях из алмаза, Что режут гладь пустую зеркал истории, Прозвучат…

Замолчав, он посмотрел на Риди.