Страж неприступных гор

Крес Феликс В.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Ну, рыбка моя, ведь даже если я останусь цел и невредим, то не возьму тебя на Китарову «Колыбель» и не скажу, что мы все-таки идем к посланникам. Даже тебе бы не понравилось, что слишком уж для меня это важно. Что корабль вдребезги, половина команды рыб кормит, а я все только Таланта и Таланта… Не хочешь к своим — то я тебе говорю, как будет. Я откуплюсь. Если меня из этого дерьма вытащишь — помогу.

— Мне не нужна помощь.

— Что? Не нужна?

Броррок не скрывал жалости.

— Цыпа, ты когтями железо рвешь, зато в пустой башке разума ни капли. Я бы тебе десять раз ее отрезал. Соленым огурцом, рыбка. Вот только зря позарился на деньги.

Броррок

снова с сожалением вздохнул и откашлялся.

— Что это за капитанша, которая на море… кхе-кхе… сошла с корабля и бросила команду… Я знал. Я приплыл за тобой как за птенцом, которого каждый может вынуть из гнезда. Вот только не подумал, что у твоих оборванцев столько отваги. И разума, сто тысяч шлюх, разума. Ибо я о них судил по их капитанше.

Тихий явно спешил — залп оказался довольно слабым, видимо, два или три орудия не зарядили, а может, просто подвел порох, который вел себя капризно в столь влажном воздухе. Разлетелись остатки ограждения на корме. Трепетали обрывки паруса на бизань-мачте, простреленного во второй раз. Дождь ослаб, но все еще шел; небо не прояснялось.

Броррок признал свое поражение — и примирился с ним, проявив истинную силу духа, обитавшего в хилом старческом теле. Что ж, сам виноват. Он ступил на палубу «Гнилого… тьфу!., трупа» — ну и получил что хотел. Каждый знал, что Тюлениха и ее паршивый гроб навлекают несчастье. Хотел и доигрался. Но теперь он почти весело смотрел на побледневшее лицо собеседницы. У Тюленихи тряслась рука, когда она убирала оружие в ножны. Однако старик ее не пощадил. Он любил поговорить — и не любил Тюлениху.

Медленно, но ловко он начал набивать любимую трубку.

— Шевельни наконец хвостом, Тюлениха. Влево или вправо. Возьми свой тесак и прирежь меня, а если нет, то хоть раз в жизни покажи, что у тебя есть хоть капля разума. Шуруй, Слепая Риди, в шлюпку, а я тебе ее спущу на воду, и вернешься к своей команде. Поговоришь со своим Тихим, он тебе скажет, что делать, а потом самое большее развалишь мне «Кашалот» до конца, еще успеешь. Развалишь или возьмешь на буксир.

— Ну нет, сумасшедший старик, — сказала Риди. — Я все-таки не такая дура.

Вскочив с палубы, она отступила на несколько шагов и подожгла Броррока вместе с его трубкой, трупом Рыжего, фальшбортом и носовой надстройкой.

Вечером того же дня Везунчик Мевев Тихий, едва живой, сидел на койке, поскольку не мог лежать на иссеченной бичом спине, а в животе у него была рана от стрелы — неопасная, но болезненная. Капитанша, мрачная словно небо над кораблем, вошла в каюту, хлопнула дверью и остановилась на пороге, глубоко задумавшись. Наконец она сделала три решительных шага и присела у койки. Лежавший на своей койке второй офицер удивленно вытаращил глаза, когда она полумечом разрезала Мевеву штаны. Немного посмотрев, он демонстративно повернулся на другой бок, подложив руку под голову, — это означало, что ему на все наплевать и сейчас он будет спать.

На палубе, несмотря на сгущающуюся темноту, моряки шумно наводили порядок на корабле после сражения, все еще говоря о победе. Каждый сыграл в ней решающую роль, остальные лишь ему помогали.

Риди положила оружие на койку.

— Старый болтун, прежде чем сдохнуть, сказал, что я кое-что тебе должна, — кисло заявила она Мевеву. — И был прав. Если проголодаешься, то скажи… принешу тебе што-нибудь поешть.

Сквозь окно в каюту падал дрожащий красный отблеск. Остов «Кашалота» все еще держался на воде и горел.

12

За всю историю мира очень немногим существам дано было увидеть Полосу Шерни.

Она появилась словно ниоткуда. Среди туч

начало распадаться небо — и вдруг треснуло от горизонта до горизонта, все быстрее всасывая в невидимую щель все: воздух, тучи, даже, казалось, свет. Бесшумно возникало нечто, не имевшее соответствия в видимом мире Шерера, гигантская ступень, уступ, словно одна часть рассеченного пополам купола, сдвинулась вниз. Но уступ этот почти сразу же перестал быть уступом, снова став щелью, но на этот раз видимой, узкой, идеально ровной, залитой ртутью. Ртуть все прибывала, пока не вытекла наружу, приняв облик изогнутой полосы шириной в полмили, соединявшей восточный и западный края горизонта. От серебристого сияния резало глаза. Все так же бесшумно Полоса опускалась, увлекая за собой тучи. Взгляд не мог воспринять невероятную картину того, что было прямым и изогнутым одновременно, к тому же изогнутым двояко, как вверх, так и вниз; разум не в силах был постичь подобную реальность.

Идеально ровная лента, вырезанная из застывшей ртути. Плоская и прямая, словно клинок меча, одновременно выгнутая к небу и к земле.

Лента ртути коснулась Просторов и очертаний суши на западе, перерезав Шерер пополам. Так, по крайней мере, казалось — однако в действительности падающая Полоса имела в длину самое большее миль пятьдесят или шестьдесят. Хороший пешеход преодолел бы ее из конца в конец за три-четыре дня.

Громбелардские горы обрушились в пропасть, вырубленную ртутным топором; сотрясения ощущались в отстоявшем на сто с лишним миль Лонде. Но земли коснулся лишь самый край острия. Почти вся Полоса упала в воду — и в мгновение ока растворилась в ней, словно кусочек сала в кипятке. Просторы уничтожили ее одним кратким касанием. Волны лениво играли тянущейся на много миль полосой темно-синей, почти черной воды.

Однако землетрясение на громбелардском берегу подняло волну, какой еще не видел мир. Гигантский вал двигался на юг и слегка на запад. Он мог обрушиться на полуостров Малый Громбелард, обычно называвшийся Дурным краем, сокрушить его, частично обогнуть и какое-то время спустя достичь через Пустое море густонаселенного полуострова Малый Дартан, сметя с него все следы человеческого существования.

Но древняя покровительственная сущность Шерера, обычно капризная и суровая, уравновешивала чуждые силы, простершие отвратительные щупальца над сушей. Просторы были неизменно враждебны таким силам, как Шернь. Непостижимым образом водяной вал длиной в несколько десятков миль изменил направление движения; он обрушился на безлюдное побережье Дурного края, затопил восточные архипелаги Пустого моря — но ушел, описав огромную дугу, на юго-восток, направляемый могущественной силой куда-то в неизведанную загадочную даль океана.

На Южном Громбелардском морском пути несколько кораблей выбросило на берег. Но те, что были в открытом море, не пострадали вообще; волна шириной в несколько миль мягко вознесла их к небу — и столь же мягко опустила. Величайшая катастрофа в истории завершилась, можно сказать, растворившись в холодных пучинах океана — сущности намного более старой и могущественной, чем все поднебесные и наднебесные силы вместе взятые.

После ухода волны Просторы выглядели неестественно спокойными.

Но только недалеко от берега. Никто не мог видеть морской водоворот, размером с целое Пустое море, возникший в глубинах Восточного Простора. Невообразимые массы воды куда-то тащило; с этим потоком сталкивался другой, шедший со дна. Неожиданно к небу ударила еще одна волна — но уже не водяная гора с пологими склонами. Две бурные морские реки столкнулись друг с другом, образовав пенящийся вал, настоящее чудовище, которое с ревом помчалось на восток, неся с собой конец света.