Страж неприступных гор
Шрифт:
Теперь он сидел за столом в таверне и учился курить трубку, одолженную одним из моряков. Возможно, Броррок знал, что говорил, убеждая его в пользе курения для здоровья, — наверняка знал, иначе никак бы не дожил до ста шести или семи лет, — но у Китара курение никак не шло. По его требованию моряк купил у трактирщика немного хорошего (во всяком случае, сносного) табака, поскольку самый дешевый вонял немытой шлюхой, крысами и мокрой тряпкой, но расходы получились напрасные. Капитану «Колыбели» казалось, будто кто-то коптит его изнутри.
— Умру молодым, — наконец решил он, в третий раз заходясь кашлем. — Сто лет в мучениях? Нет уж, спасибо. Скажи еще, что я должен есть овощи, пить только
Моряки радовались забавным неудачам капитана. Матрос, которому принадлежала трубка, щегольски попыхивал ею с видом знатока; табак и впрямь был весьма хорош, во сто крат лучше тех щепок, которые он обычно курил.
— Откуда взялся обычай курить это дерьмо?
— Ну как — откуда? Не знаешь, капитан? — Моряк искренне обиделся. — Ну конечно же с Гарры! Папаша давал мне трубку, когда я еще под стол ходил! Ну и… вот! — Он стукнул кулаком в грудь и напряг солидные мускулы. — Потому у нас мужики такие крепкие, а в этом твоем Армекте, капитан…
— Ну-ну, смотри у меня, — сказал Китар, и моряк сразу же заткнулся, поскольку на мгновение забыл, что Армект при капитане можно лишь хвалить. — Хочешь увидеть, какие мужики в Армекте? Сейчас попробуем.
Китар был высок, хорошо сложен и в самом деле мог врезать как следует. Однако с другой стороны, прав был скорее его подчиненный. В Армекте, как и повсюду — в Дартане, в Громбеларде или на Островах, — люди рождались разные. Но как правило, светловолосые громбелардцы, хотя и среднего роста, были коренасты и широкоплечи, женщины же их, хоть и не слишком красивые, были сильными, плодовитыми и здоровыми. Дартанцы и дартанки славились красотой, гаррийцы же силой — слегка чересчур массивные, как и громбелардцы, они, однако, обычно превосходили их ростом. На их фоне сыновья и дочери армектанских равнин выглядели довольно жалко: преимущественно невысокие, изящного телосложения, они казались еще меньше из-за смугловатой кожи и черных волос. В разных краях Шерера посмеивались над усатыми армектанками — действительно, там довольно легко было встретить брюнетку с черными как смоль волосами, у которой над верхней губой пробивался мягкий, но заметный пушок; порой также грубовато шутили над их волосатыми руками и ногами (не говоря уже обо всем остальном, столь важном для моряцкой братии), что не всегда расходилось с правдой; к тому же в отличие от дартанок мода использовать воск для депиляции в Армекте так и не прижилась. Короче говоря, завоеватели Шерера славились скорее здоровьем и долголетием, чем красотой и силой. Но конечно, из всех этих правил имелись многочисленные исключения — и лучшим примером тому являлся стройный, мускулистый, по-мужски очень красивый Китар, смуглый блондин с карими глазами, потомственный армектанец.
— Пора идти, — сказал он, допивая пиво.
Моряки допили свое.
Они вышли из таверны. С ножом здесь ходил почти каждый, но более тяжелое оружие привлекало внимание, так что топоры и мечи они держали под рубахами.
Таланта была маленьким городом. Значение ей придавал порт, вокруг которого естественным образом расположились многочисленные склады, торговые представительства, рынки, таверны и бордели для огромных толп моряков. Кроме того, рядом с военным портом выросли — с некоторых времен довольно малонаселенные — квартиры для офицеров и солдат морской стражи, которых, вместе со служившими при войске ремесленниками и урядниками, во времена расцвета империи было, наверное, больше, чем всех не связанных с армией жителей Таланты. Так что если бы столица Барьерных островов вдруг лишилась котурн, на которых стояла, — морской торговли и военного порта, — она в одно мгновение сократилась бы до размеров города, насчитывавшего тысячу жителей. И хорошо, если
Китару и его морякам пришлось проделать довольно долгий путь по закоулкам портового района, прежде чем они углубились в улочки собственно Таланты; теперь их уже ждала куда более короткая прогулка.
Человек, посреди ночи негромко, но решительно стучавший в окно одного из спящих домов, не привлек ничьего внимания; кабаки в городе были открыты до утра, выпить же и загулять в каком-либо из них любили не только моряки — в городских домах тоже случались поздние возвращения… Однако хозяин, разбуженный в собственной спальне, не ожидал никаких гостей. Стук не смолкал, и домовладелец поднялся с постели. Со свечой, зажженной от другой, называвшейся «бледным огоньком» — медленно горевшей и почти не дававшей света, поскольку задачей ее было лишь хранить огонь, — он подошел к окну.
— Кто там? — спросил он.
— Ну наконец-то, — послышался в ответ раздраженный мужской голос с отчетливым армектанским акцентом. — Я договорился вчера с твоим сыном, господин, по поводу найма двух комнат и заплатил ему. Меня только что туда не пустили, твой сын, похоже, меня не узнал, ваше благородие. Я пришел пожаловаться и потребовать помощи. Это ты, господин, посоветовал тот дом. Мне теперь спать на улице?
Слегка приоткрыв ставню, домовладелец узнал пришедшего.
— Но… о чем ты говоришь, ваше благородие? — в замешательстве пробормотал он. — Тебя не пустили? Сейчас открою, погоди немного, господин…
Он затворил окно и направился к двери.
— Спи, — сказал он по пути, перехватив вопросительный взгляд проснувшейся жены.
Вскоре он уже стоял в распахнутых дверях. Раздраженный гость за порогом выжидающе смотрел на него.
— Говоришь, ваше…
— Это тоже делишки твоего сына, господин? — прервал его армектанец, показывая на темную внутренность дома за спиной хозяина, который удивленно обернулся.
Китар обхватил шею несчастного рукой и сдавил — а это он хорошо умел. Один из его моряков отошел от стены возле двери и ловко вынул свечу из ослабшей руки. Несколько мгновений спустя Китар, надев на голову снятый с домовладельца ночной колпак, оказался возле кровати, в которой лежала хозяйка. Она вопросительно подняла взгляд, щурясь в свете свечи, и получила деревянной дубинкой по темени. Китар снял тряпки, которыми было обмотано оружие, проверил, не убил ли случайно женщину, и, убедившись, что нет, вернулся в сени, где его ждали пираты.
— Положите его на кровать рядом с женой, — велел он, снимая ночной колпак и показывая на бесчувственного хозяина.
Вскоре они уже осторожно поднимались по скрипучей лестнице. Дверь в комнаты посланников была закрыта. Пожав плечами, капитан «Колыбели» проверил, что она открывается внутрь, после чего отошел в сторону и, подняв свечу, дал знак моряку — одному из тех двоих, у кого было больше силы, чем ума. Китар видел засов на дверях внизу и сомневался, что засов наверху окажется крепче. Рослый детина разогнался, ударил плечом в дверь, потом еще раз — и влетел внутрь. Следом за ним ворвались восемь человек, которые разбежались по комнатам в поисках жильцов.
В комнате с выбитой дверью спал слуга. Разбуженный, он заорал во все горло, но тут же смолк, получив мечом по голове, топором по плечу, а потом еще по голове схваченным с пола табуретом.
В слабом свете результата не было видно, и потому державший табурет матрос на всякий случай ударил со всего маху четыре или пять раз, после чего от табурета отвалилось сиденье. Загорелся масляный светильник, а затем свечи на столе, которые обносил огнем капитан. Оглядевшись, он зажег еще две, вставленные в подсвечник на стене. Из других комнат доносились вопли, рев, звуки ударов и какие-то другие.