Страж. Тетралогия
Шрифт:
— Я несколько удивлен вашему наряду. Не представлял вас в мирской одежде, — сказал я инквизитору, когда мы спускались по лестнице.
— Служение Господу требует разных жертв, — уклончиво ответил тот, не желая вдаваться в подробности.
Он прекрасно ориентировался в доме и быстро привел меня к задней двери, ведущей в сад с каменистой дорожкой, которая терялась в густой зелени.
— Вы не похожи на нарарца. — Я отметил про себя, что сад хоть и старый, но очень ухоженный. — Всегда считал вас уроженцем Лезерберга.
— Так и есть, — не стал отрицать инквизитор. — Но с дворянскими фамилиями всегда так — дочерей порой выдают за тех, кто живет далеко от отчего дома. С родом де Армаго у меня общая прабабка, и мы продолжаем поддерживать отношения.
В ветвях звонко перекликались птицы, от земли парило, было душно и влажно. Возможно, к вечеру соберется гроза. За долгую холодную осень и зиму я сильно соскучился по лету и теперь наслаждался множеством запахов, витавших здесь и говорящих, что до июня осталось всего ничего.
— Родич вызвал вас из-за случившегося?
— Отчасти. Я был в Крусо по делам, когда получил от него письмо с просьбой прислать кого-нибудь. Решил заехать сам. Слышал о том, что вы тоже посетили этот чудесный город. — Клирик нес шпагу непринужденно, словно родился вместе с ней. — Соболезную по поводу гибели вашей коллеги. Кардинал Урбан писал мне о случившемся. Не знал, что вы знакомы с Романом.
— Мир вообще мал.
Он кивнул, соглашаясь с этим:
— Я знаю Романа не первый год. У него крайне мало друзей. А вас он таковым считает.
— Приятно слышать.
Инквизитор помолчал.
— Вас выгодно держать в друзьях, Людвиг. Мало того что вы довольно интересный человек редкой профессии, так еще вокруг вас происходят занимательные вещи. И лучше всегда быть поблизости, если не хочешь упустить нечто неординарное. Впрочем, речь сейчас не о ваших, вне всякого сомнения, потрясающих талантах. Я завел разговор о Крусо, чтобы поблагодарить вас еще раз за то, что вы сделали в этом городе.
— Моя роль была не так уж велика.
— Слова воистину скромного человека.
— Не я остановил золотое пламя.
— Не вы, — не стал спорить инквизитор. — Это сделало перо архангела Уриила, которое кардинал Урбан привез из Риапано.
Проповедник всплеснул руками и завопил:
— Господи! Там была настоящая святая реликвия, не жалкая подделка, которой Вальтер провел простаков! А я к ней даже не прикоснулся!
Я прищурился из-за того, что солнечный луч пробил листву и упал мне на глаза.
— Святая реликвия такой силы могла остановить и удар Вельзевула.
— Не могу поручиться за это, — тут же откликнулся отец Март. — Боюсь, второго удара перо бы уже не выдержало. И сгорело вместе со всеми.
— Инквизиция напала на след преступника?
— Вы имеете в виду реального преступника, а не того дурака Вальтера, которого им выставили? Если честно, не знаю. Этим занимается Роман и другие. У меня свои задачи.
Мы остановились возле кованой ограды, за которой начиналось маленькое фамильное кладбище — увитый дикими розами склеп, а за ним несколько обычных могил с простыми надгробными плитами.
Ярко-красные бутоны роз только-только распустились, но приятный, свежий цветочный аромат витал над погостом, отчего хотелось дышать полной грудью, несмотря на место, где мы находились.
Отец Март распахнул калитку, открываясь, та даже не скрипнула, и сделал приглашающий жест рукой. Я с некоторой долей изумления изучил скульптуру, венчавшую усыпальницу, — скорбящую Деву Марию, сложившую руки в молитве об умерших.
— Это ведь кто-то из флотолийцев? — Я придирчиво изучал прекрасное, исполненное печали лицо молодой девушки, матери Иисуса. — Диванкони?
— Ого! Меня трудно удивить, Людвиг! Но вы каждый раз с этим прекрасно справляетесь! Да. Это Джоэтто Диванкони. Когда он работал над ней, то был еще молод и не так известен, как сейчас, являясь придворным скульптором ветецких дожей и достраивая самую красивую церковь города. Мы учились с ним у одного наставника. — И, увидев мой взгляд, инквизитор с некоторой печалью улыбнулся. — Я не сразу посвятил себя служению Господу. Будущее аристократа, в отличие от вашего, оказалось не столь кристально ясным. Скульптура была моим увлечением. Какое-то время. И когда родственнику потребовался мастер для создания склепа его покойной жены, я посоветовал Джоэтто. Он уже в свои девятнадцать считался гением. Но давайте оставим прошлое в прошлом. Вернемся к настоящему, которое, к сожалению, не столь яркое, как наша юность.
Отец Март поднял с земли небольшой ломик с плоским концом, вставил его под стальную дверь, нажал, поддев одну из незапертых створок. Та, неприятно лязгнув, распахнулась, и в нос мне ударил ощутимый запах мертвечины.
Свет проникал в помещение через окошки в верхней части стен, сделанные в виде узорчатых крестов. Было довольно светло, так что я разглядел четыре ниши под каменными арками, украшенными резными веточками плюща и мяты.
Четыре гроба.
Два стояли пустыми, не закрытыми, все еще ожидая новых и пока еще не умерших жильцов, два уже обрели свое содержимое. Один из них оказался с простой крышкой, временной заменой, пока резчик по камню не создаст оригинальную, с изображением усопшего на ней.
Последняя усыпальница, хотя на ней не было ни пылинки, ни паутинки, казалась самой старой. На крышке лежала каменная женщина, миниатюрная, совсем еще молодая, в простом платье, со сложенными на груди руками и лилиями, вплетенными в мраморные волосы. Даже слепому было видно, что над ней работал тот же мастер, что и над Девой Марией, украшавшей склеп.
— Это жена барона?
— Да.
— А здесь? — Я указал на недоделанный гроб, от которого пахло разложением.
— Его дочь. Симонетта. Она скончалась две недели назад от чахотки. И я хотел бы, чтобы вы взглянули на тело.