Страж
Шрифт:
– Как твое имя, страж?
– Людвиг.
– А его? – Хартвиг ткнул пальцем в Проповедника.
Я помедлил:
– Называй его Проповедником. Он не любит, когда к нему обращаются по его настоящему имени.
Старый пеликан поджал губы, но от комментариев воздержался.
– В чем выгода Братства? Зачем я им? – Хартвиг в упор посмотрел на меня.
– Ты ждешь честного ответа? – вопросом на вопрос ответил я. – Совершенно без понятия. До вчерашнего дня я не знал о твоем существовании и, думаю, ничего бы не потерял, если бы не узнал. Может быть, ты мне поведаешь,
Он, несмотря на мой крайне ироничный тон, внезапно опустил взгляд и закусил губу:
– Не думаю, что это так уж важно.
– Ну, только в том случае, если ты хочешь понять, зачем ты Братству, – невинно пожал я плечами. – Я всего лишь оказываю услугу коллеге, который не смог тебя сопровождать. Довезу до Богежома и сдам в руки тех, кто в курсе. Если тебе любопытно – лично у меня никакой выгоды нет, хотя ты меня заинтересовал.
– Да неужели? – Он глянул на лошадей, явно раздумывая, не отправиться ли ему в дорогу одному.
– Ты нужен Ордену, а я не слишком люблю Lex talionis, точнее, я его совсем не люблю и с огромной радостью не дам им заполучить тебя. Цеховые противоречия, знаешь ли.
– Скорее политика.
– Я страж. Политикой пусть занимаются магистры и те, кому это нравится.
Он рассмеялся:
– У меня создается такое впечатление, что ты живешь в несколько ином мире. Политикой занимаются все, хотят они этого или нет.
– А он тебя уел, – неожиданно влез в разговор Проповедник.
– Заткнись, – попросил я. – Возможно, ты и прав, Хартвиг. Хотя бы потому, что ты, судя по всему, увяз в этой политике, как в болоте. Так что тебе предстоит решить, и решить быстро, от кого принять помощь, иначе ты уйдешь в трясину с головой.
Он цокнул языком, посмотрел не на меня, а на Проповедника и глухо сказал:
– Все решено. Я уже говорил, что менять Братство на Орден, Церковь или княжескую милость не буду. Из двух зол, как говорится, выбирать приходится меньшее.
– Приятно слышать, – сказал я, вставая с земли. – Рад, что ты мыслишь позитивно и понимаешь – в одиночку тебе будет хуже, чем со мной. Пора в дорогу. Позавтракаем в седлах.
Мы ехали до полудня, через поля, на которых уже собрали рожь, под ясным, готовящимся к скорой осени небом и палящим солнцем. Проповедник восседал на крупе моей лошади, хотя не нуждался в подобном способе передвижения. Он все утро молчал, и его молчание выражало высочайшую степень неодобрения. Я подозревал, что все дело в этой авантюре, поэтому в какой-то момент не выдержал и произнес:
– Давай, мой друг. Скажи, что я неправ.
– Ты неправ, – тут же откликнулся он. – Карла ты выручал гораздо чаще, чем он тебя. Долгов на тебе нет.
– Это ты так считаешь. Впрочем, меня интересовало несколько иное. Что ты узнал о Хартвиге?
Последний тут же повернул голову в мою сторону и напрягся. Проповедник молчал так долго, что я уже начал думать, что он меня игнорирует. Но он все-таки ответил. Осторожно, словно ходил по тончайшему льду:
– Людвиг, я искренне считаю, что тебе некоторых вещей лучше не знать.
– Это почему же?! – тут же откликнулся Хартвиг.
– Он, знаешь ли, крайне совестливая натура, хотя на первый взгляд так не кажется, – откликнулся Проповедник. – Тут же пожалеет, что связался с тобой.
– Я ничего дурного не сделал!
– Болтай дальше, – попросил я старого пеликана.
Тот вздохнул и нехотя ответил:
– Твой спутник, Людвиг, до последнего месяца работал картографом при городском земельном совете. Но, как оказалось, у него есть маленькая слабость: по всем христианским законам он с чего-то решил, что за помощь ближнему своему ему воздастся.
– И в чем выражалась эта помощь? – Я посмотрел на Хартвига.
– Я умею снимать с людей темные грехи, – ответил тот.
– Свершилось чудо, – пробормотал я. – Очень большое преступление. Обычно прощением грехов занимаются исповедники.
– Ты не слушаешь, – поморщился тот. – Не прощение грехов, а полное снятие. Исповедники облегчают совесть, но не стирают с души темные пятна. А я это делаю. Что?
Он увидел, как мое лицо окаменело, а губы Проповедника скривились, словно ему предложили съесть какую-то падаль.
– И давно у тебя… такие способности? – мягко поинтересовался я.
– Я стал видеть души и уметь их исцелять на это Благовещение, после того как меня ударило молнией. – Он расстегнул ворот своей черной рубахи, и я увидел след от страшного ожога.
– Лучше бы она тебя убила, приятель, – посмотрел я на него с сочувствием.
– Даже не буду спрашивать, почему ты это сказал.
– А я все же отвечу. Ты представляешь угрозу для этого мира, и я не слишком понимаю, почему тебя не прикончили сразу.
– Его взяли люди маркграфа Валентина Красивого, – обмолвился Проповедник. – Ходят слухи, что его милость еще тот грешник, и сковородка в аду для него не только приготовлена, но смазана маслом и хорошенько подогрета. Как говорится, скворчит и ждет.
– Понимаю, – протянул я. – Его милость решил облегчить свою страдающую душу от пары-тройки грехов, чтобы его пропустили через райские врата. Что же. Очень разумно с его стороны позаботиться об этом, но крайне глупо выбрать исполнителей-идиотов, которые перепугались собственной тени настолько, что вытащили тебя из надежной камеры и перепрятали в монастырь.
– Что ты делаешь? – Хартвиг увидел, как я разворачиваю лошадь.
– Спасаю твою шкуру. Забудь о Богежоме.
– А я ведь говорил, что тебе лучше не знать! – ехидно произнес Проповедник, обращаясь ко мне. – Ты разве не слышал, Хартвиг, что у Людвига есть столь интересное свойство души, как совесть? Он не собирается везти тебя на жертвенное заклание.
– Да почему, черт вас подери?! – вскричал тот.
Я направил лошадь к нему, подъехал практически вплотную и сказал:
– Потому что ты опасен. Для Братства, для Церкви, для всех, кто получает власть с помощью душ и чудес. Да о чем я с тобой разговариваю! Ты, как видно, полный идиот, не видавший в своей жизни ничего, кроме карт Фирвальдена, раз решил рассказать людям о своих способностях!