Страждущий веры
Шрифт:
Я выглянула за дверь. Коридор пустовал. Я облегчённо выдохнула. Оставалось только понять, где искать Йордена. Он не сказал, куда и зачем отлучается, а я не потрудилась спросить. Но сейчас глупо сожалеть о несделанном. Нужно думать, как быть дальше.
Вспомнилось, как отец обучал Вейаса использовать заклинания нашего замка: можно было открыть потайные ходы или, наоборот, спрятаться так, чтобы тебя не заметили, а ещё проверить, не замышляет ли кто дурного, или отыскать нужного человека. Последнее было самым простым. Правда, Вейас всё делал спустя рукава, иногда мне даже казалось, он злил отца нарочно. А вот у меня выходило, хотя
Не придумав ничего лучше, я решила попробовать: сосредоточилась на внешности Йордена, его движениях, голосе, запахе. В голове возник примерный план замка со всеми винтовыми лестницами, петляющими узкими галереями, длинными коридорами, уединёнными комнатами за глухими дверями. Мой бесплотный дух плутал между пульсирующих жилами людских фигур. Всё не то, не то, не то. Ну где же?! Как гончая, я учуяла запах, кислый, не слишком приятный, щедро смешанный с потом. Йорден, тут ошибки быть не могло. В восточном крыле, парадные гостевые покои, третья дверь по коридору слева.
Я отпустила концентрацию. Колени задрожали. Я оперлась спиной о стену и тут же съехала на пол. Из носа потекла кровь, на губах ощущался солоноватый привкус. Перестаралась. Ничего, как сказал отец, не сахарная — не растаю. Надо отдышаться и действовать. Если пойду через холл, меня заметят и нажалуются отцу, а он потом никуда не отпустит. Но тут рядом есть потайной ход. Идти, конечно, далековато, но там я вряд ли на кого-то наткнусь. Отец с гостями, Вейас наверняка сбежал с очередной служанкой, а остальные про ход не знают.
Я поднялась, хотя голова ещё шла кругом, а ноги еле держали. Слабость отступала с каждым шагом по лестнице на третий этаж. Крадучись, я дошла до портрета Войшелка Добродушного, нашего прапрапрадеда. За ним притаился рычаг в виде круглой ручки. Я приложила к ней ладонь с засохшей кровью. Заговорённое железо отозвалось тёплой вибрацией. Я повернула ручку направо и потянула. Плита с портретом отъехала в сторону. Пахнуло затхлостью и плесенью. Крутая винтовая лестница уходила вниз в кромешую темень. Хорошо, что я не в том помпезном платье, которое купил отец. Пышные юбки и длинный подол собрали бы тут всю грязь. Сняв со стены факел, я начала спускаться, прислушиваясь, как заскрежетала плита за спиной и встала на место.
Пришлось долго спускаться, пригнувшись, переходить по змеящемуся тоннелю в другое крыло, потом подниматься по ещё одной лестнице на сотню ступенек. Когда я выбралась из потайного хода, то снова запыхалась, но в голове всё окончательно улеглось. Без посторонних глаз мне легче будет поговорить с Йорденом искренне, объяснить свои сомнения и страхи, убедить его, что я смогу стать хорошей женой, просто мне надо чуть больше времени, чтобы привыкнуть. Но я буду стараться изо всех сил!
Я очистила платье от налипшей паутины и постучала в спальню Йордена. Никто не ответил, но дверь оказалась не запертой. Я вошла. Внутри царил полумрак — лишь узкая полоса света лилась из коридора. Просторная, аккуратно убранная комната пустовала. Створки шкафа открыты. Окна занавешены плотными гардинами. Возле широкой кровати с балдахином — дорожный сундук. Интересно, чем таким важным был занят Йорден, что даже не успел разобрать вещи?
Снаружи донеслись шаги, голоса. Я узнала их: торопливый лающий говор Йордена и протяжный, с наигранно мурлыкающими нотками, Бежки. Она рассмеялась кокетливо и мелодично. Дыхание спёрло от страха. Камеристка точно отцу донесёт!
Йорден в обнимку с Бежкой ввалился в комнату.
— Наконец-то одни! — счастливо выдохнул мой будущий благоверный. — Ты бы знала, как меня достала эта бледная поганка со своими расспросами. Как у вас то, как у вас сё. Будто специально унизить хотела. Как и её демонов отец. Зачем он этот пир закатил? Чтобы показать, какие мы в степях нищие и убогие? Не можем даже позволить себе парчовый костюм к помолвке.
Пришлось зажать рот руками, чтобы не вскрикнуть. Я просто хотела завести беседу, а отец — проявить уважение к жениху и ордену. Вовсе мы не желали никого унижать!
— Не бухти, — проворковала служанка, покрывая поцелуями поцарапанную щёку. — Меня всё равно не отпускали с кухни. А тебе нужно было политесы соблюсти, чтобы никто не догадался и эта дурочка не заартачилась. Знаю я её. Это с виду она телёнок большеглазый, а на деле сумасбродка ещё та. С детства было: как стукнет в голову блажь, так уже ни няньки, ни даже отец отговорить не смогут. Всё по-своему сделает.
Конечно, заартачусь! Потребую, чтобы тебя вышвырнули. И даже если не послушает, с собой тебя не возьму уж точно.
— А по-моему, обычная избалованная отцовская дочка. Да и кто её спрашивать-то станет? Как в ордене скажут, так и сделает. Все под ним ходим.
Йорден оголил смуглое плечико служанки и принялся целовать его. Я хотела затворить дверцы, зажмуриться, зажать уши, чтобы не видеть, но не смогла оторвать глаз. Йорден зарылся носом в глубокое декольте. Бежка хохотнула, словно от щекотки. Ободрённый, он принялся высвобождать из платья пышную грудь, обещая, будто находился перед алтарём:
— Ничего, как только родит наследника, подсыплю ей волчьей травы в еду, а тебя хозяйкой сделаю. И никакой орден мне указывать уже не сможет!
Бежка шепнула что-то в ответ. Йорден громко засмеялся и повалил её на кровать, одной рукой задирая юбки, а второй стаскивая с себя штаны. Я с грохотом затворила дверцы, желая, чтобы меня заметили и остановились, но звук потонул в какофонии шорохов одежды, скрипа кровати и оглушающе громких стонов. Я забилась в угол и заткнула руками уши, но всё равно слышала и видела, словно находилась в комнате, чувствовала все прикосновения и ласки. Сознание озарила лёгкая вспышка боли, сверху навалилась тяжесть, вторгаясь ненавистным захватчиком. Напыщенный боров сопит в ухо и трясётся как припадочный — мерзко до тошноты!
Я сосредоточилась на обиде и отчаянии. После долгих усилий они вытеснили поток постыдных видений.
Надо сидеть тихо. Дождаться, пока Бежка с Йорденом заснут, и осторожно выбраться, иначе они убьют меня прямо здесь. Остальные на пиру — мои крики никто не услышит. Моё тело выбросят в овраг, а родным скажут, что я сбежала, испугавшись свадьбы. Им неведома жалость, они не погнушаются взять грех на душу, они ненавидят меня. За что? За парочку неловких слов, за дорогое платье, за неброскую внешность? Я так старалась делать все правильно, как хотел отец, Йорден, Бежка. Думала, что смогу стать хорошей женой и матерью, но это никому не нужно. Нужен только наследник с даром, честь рода и влияние в ордене. Меня используют и выбросят, как хлам, который всем мешает. Вначале отец с Вейасом, а потом и муж. Так может, не надо стараться? Делать всё неправильно, так, как хочу я сама. Только вот, чего я хочу?