Стражи цитадели
Шрифт:
Раздумывая, чем бы мне заняться дальше, я рассеянно погладил пальцем одну из гладких граней блестящего кристалла — и моя плоть растворилась, и с нею весь мир.
Я повис в пустоте угольно-черной полуночи, пронизанной струнами чистого серебра, словно кто-то собрал звезды и растягивал их по темному холсту со дня их создания. Тихо… спокойно… только по ту сторону тишины слышится призрачный серебряный звон. Как если бы струны говорили… пели. На самом пределе видимости я различал мерцающую полосу света, медленно переливающуюся от нежно-розового через искрящийся зеленый к глубокому, насыщенному синему.
«Я
Как ты измеришь желание? Тем, что ты оставил позади? О, как легко было покинуть тело — мне не было радостно в нем. Отринуть свою работу, воспоминания двух жизней, так дорого обошедшиеся мне в последние месяцы безостановочного труда. Друзья и семья, населявшие мое прошлое, оказались не чем иным, как призраками, которые рассеются, стоит мне только достичь того дальнего рубежа — сияния, вдруг взорвавшегося фиолетовыми, лиловыми и пурпурными брызгами во все стороны: вверх, вниз, влево и вправо — в этой лишенной направлений вселенной тьмы… так далеко, так мучительно, щемяще, увлекая меня от прочих дел. Мое королевство?
«Я калека, я наполовину безумен, что бы там ни говорил Дассин. Лучше пусть они найдут себе кого-нибудь целого, чтобы возглавить их».
Словно длинные, тонкие пальцы, беззвучные взрывы цвета манили меня к себе.
Как ты измеришь желание? Тем, что тебе предстоит вынести? Пустота была холоднее зимнего утра, утра моего необычного пробуждения, но очертания моего существа пылали — не ледяным пламенем вытянувшихся звезд, не цветным огнем далекой зарницы, но разрушительным пожаром, обжигающим меня из-за барьеров памяти… из-за границы разума. Ревущий, мучительный огонь… раскаленная сталь на запястьях и лодыжках, проедающая плоть до костей… Я закутываюсь во тьму, отрицая необузданные боль и ужас. Голос, от которого я так страстно желал избавиться, срывается на крик, но я выдержу и это, только бы пересечь светоносный рубеж…
Кейрон, сын мой, не сейчас… еще не время… Вернись, — сквозь огненное безумие донесся призрачный голос почти не различимый из-за ревущего пламени и моих собственных криков.
Дассин. Учитель, целитель, тюремщик. Я должен объяснить ему, куда ухожу. Если он поймет, что за жажда снедает меня, что за янтарные и голубые персты манят, он не станет меня удерживать. Я не принадлежал Дассину. Но он не отозвался на мой зов, а я не смог отвергнуть его призыв. Я выронил кристалл, и мир хлынул на меня снова…
Моя одежда была насквозь мокрой от пота. Меня сотрясала дрожь озноба. Я отступил от упавшего предмета, столь невинно лежащего на полу. Как только я разыщу Дассина, я вернусь за ним.
— Дассин! Где ты?.. — позвал я.
Ответа не было.
В лектории открывались наружу две двери. Одна вела в сад, за другой был короткий лестничный пролет и проход в главную часть запутанного дома. Выбрав вторую дверь, я спустился в коридор и стал заглядывать в каждую комнату. Дассина нигде не было. Я вернулся обратно в лекторий, по пути завернув на кухню и прихватив краюшку хлеба, ломоть ветчины и пару груш из кладовой. Сев за рабочий стол и перекусив, я снова посмотрел на странное приспособление, которое лежало на полу
— Кейрон…
Я чуть было не пропустил его. Зов был еле слышен, наполовину воображаемый, он доносился из-за другой двери, той, которая вела в сад. Глупец! Я даже не заглянул туда. Я рывком распахнул дверь. Запутавшись в плаще, Дассин скорчился у стены, кровавый след тянулся по снегу от него до садовой калитки. Губы уже посинели, редкий вздох едва приподнимал его грудь с разверзшейся в ней кровавой раной.
— О боги, Дассин!
Я втащил его в кабинет и положил на диван перед остывшим камином. Достаточно было слова и щелчка пальцев, чтобы хворост и зола занялись пламенем. Я накрыл Дассина всем, что мог найти, чтобы согреть его. Он вздрогнул и открыл глаза. Кровь сочилась из его груди. Слишком много крови.
Нож… Мне нужен был нож и кусок полотна.
— Нет! — Старик вцепился мне в запястье. — Я запрещаю! Я должен сказать тебе…
— Я могу исцелить тебя, — возразил я. — Во мне есть силы.
Даже пока я говорил, я собирал силу… от своего страха… от суровой зимы… от боли, трепета и ужаса увиденного мной. Нужно было только связать нас…
— Бесполезно. Нет времени. — Он говорил тихо, хрипло, голос прерывался судорожными вздохами. — Выслушай. Они заполучили ребенка.
— Какого ребенка? Что?..
— Нет времени… все изменилось. Все, что ты должен сделать… разыскать ребенка. Спасти его. Только… только один человек может помочь… — Слова звучали вымученно, безнадежно. — Барейль… твой проводник…
— Кто сделал это с тобой? — Я не желал слушать его слова, предвещающие скорый конец. — Скажи, кто?
Если я получу ответ, убийца умрет.
— Нет-нет, глупец! Оставь все как есть. Если они заберут… мальчика в Зев'На, тогда… о, будь все проклято… нет времени… единственный путь… — Он осекся и захрипел, струйка крови сбежала вниз из уголка рта. Я уже решил, что он мертв, но Дассин выхаркнул сквозь коченеющие челюсти: — Если они заберут мальчика в Зев'На, отдай себя… Наставникам.
— Но…
— Иди беззащитным. Скажи… что готов к испытаниям. Пусть будет, что будет… единственный путь… единственный… — Его леденеющая рука нежно коснулась моего лица, голос понизился до хриплого шепота, а запавшие глаза неотрывно смотрели на меня. — Дорогое мое дитя, не используй кристалл, пока не станешь целым и не найдешь мальчика. Обещай мне.
— Дассин…
— Обещай! — выкрикнул он, вцепившись в мою одежду и приподнявшись со своего ложа.
— Да-да, я обещаю.
Он резко откинул голову и обмяк на подушках, глаза закрылись, хватка разжалась. Я не молил, не спорил, не бился в ярости оттого, что так мало понял. У него не было больше сил исправить мое невежество. Дрожащий палец коснулся моей руки, и я нагнулся ближе, чтобы услышать его голос. С легким вздохом он прошептал:
— Верь мне.
И больше уже не дышал.
Мой друг, мой учитель, мой хранитель. Я не думал ни о Мосте, ни о мирах, ни о последствиях его смерти, я просто держал тело старика на руках, пока солнце не достигло зенита. В обычаях дар'нети было полудневное бдение рядом с ушедшими, но не обычай, а привязанность заставляла меня оставаться с ним. Он потратил последние мгновения своей жизни на то, чтобы дать мне указания. Ни один Целитель не мог бы вернуть его к жизни даже до того, как он пересек Черту.