Стражи границы
Шрифт:
— Тогда я понимаю, почему у вас такой бледный вид.
— И макаронная походка, — подсказал я.
Лучезар рассмеялся.
— Но знаешь, Зарушка, теперь я слегка изменил свой распорядок. Трижды в день я медитирую, да ты и сам знаешь, а по вечерам Янош выводит меня на прогулки в парк.
— Кто это, Янош?
— Мой молодой помощник. Он решил за меня взяться, и взялся.
— Жаль, что он не сделал это лет десять назад.
— Десять лет назад парню было одиннадцать — двенадцать.
—
Блинд убрали, мы прошли на нос и стали смотреть вперед. Волны впереди мало чем отличались от тех, что плескались о борта сайка. Понемножку темнело. Впереди мерцала яркая звездочка. Некоторое время я разглядывал ее, размышляя, что же в ней не так. Потом понял.
— Зарушка, ты не находишь, что Венера сегодня зашла не на месте? Или же, пока мы ужинали, ты развернулся и пошел назад?
— Нет, — удивленно отозвался капитан. — Знаете, это похоже на маяк.
— Когда-то давно Александрийский маяк считался одним из семи чудес света, — вспомнил я. — Но это было очень давно. Я читал, что он был разрушен тысячи полторы лет назад. А остатки его встроили в какую-то турецкую крепость.
— Александрийский? — переспросил Лучезар. — Ну, значит мы на месте.
— Думаешь, его восстановили?
— Ну, вы же слышали, как Ахмат расписывал масштабы Египетской торговли. Да, собственно, здесь и Ахмат не нужен. Мы и в Дубровнике на египтян насмотрелись. Морская торговля Верхней Волыни и в самом деле проходит исключительно через их руки. А здесь, говорят, сложная гавань. Нил несет массу ила. Я потолковал с моряками в порту, так они говорили, что там чуть ли не лоцмана брать надо.
— Кажется, у египтян это модная профессия, — улыбнулся я. — Слушай, а может, тогда мы не потащимся к этой самой Александрии на ночь глядя? Ты бы мог лечь в дрейф?
Лучезар кивнул и пошел отдавать соответствующие распоряжения. Я зевнул, пожелал Всеволоду спокойной ночи и отправился спать. На мой вкус, сон — лучшее лекарство от скуки. Тем более что после физических упражнений, прописанных мне Милорадом, я засыпал без малейших усилий. Опускал голову на подушку и немедленно начинал смотреть сны.
Утром я проснулся от мерного плеска волн. Странно, но корабль на ходу и корабль, лежащий в дрейфе, ведут себя по-разному, и мне сегодня показалось, что я лежу в спокойной колыбели.
Я вышел на палубу.
— Почему стоим, Зарушка? — лениво поинтересовался я.
Лучезар картинным жестом указал мне на своего второго помощника.
— Милорад отказался трогаться с места, пока вы не совершите утреннюю медитацию.
— Ну, так разбудили бы меня пораньше, — я пожал плечами и пошел на нос, где уже был спущен в лазурные волны парус.
Лучезар пошел следом.
— Скажите, Яромир, как часто дома вам удается поспать до схочу?
— Ну, раз — два в неделю.
— И вы и отпуск представляете себе также?
— В общем, нет. Но ты же знаешь, я не люблю быть в тягость.
— Кому? — Лучезар вздернул свою красивую, словно нарисованную углем бровь. — Вы не забыли, что платите команде исключительно за исполнение ваших распоряжений? У них, знаете, работа такая, делать все, что вам заблагорассудится. И, знаете, работенка у них полегче, чем у вас. Да вы это и сами знаете. Иначе, зачем бы на время отпуска записались матросом в корабельную команду?
Я засмеялся, разделся и по трапу спустился вниз, в парус. Всеволод, как всегда, пошел меня подстраховывать. Лучезар проводил нас обоих одобрительным взглядом.
Александрийский порт показался незадолго перед обедом. Точнее, не сам порт, а маяк. Он выдавался вперед, в море, на несколько километров. Я читал, что знаменитое чудо света располагалось на острове, соединенном с Александрией дамбой. Но это было больше похоже на мыс, чем на остров. Может быть, теперь маяк стоял в другом месте, а может за столетия Нил соединил Фарос с континентом, никто из нас не знал.
— Лучезар, а ты не знаешь, для чего горит этот маяк? — поинтересовался я, оставляя очередной канат и подходя к капитану. Милорад обеспокоено посмотрел на меня.
— Как вы себя чувствуете, господин Яромир?
— Нормально. А в чем дело?
— Ну, ежели нормально, так какого осьминога вы все утро отлыниваете, водоросли вам в макароны!
— Водоросли? В макароны? Интересная мысль. Передай ее коку, Радушка.
— Обязательно, господин Яромир. А теперь…
— Сейчас вернусь, Радушка. Так что скажешь, Лучезар?
Лучезар присматривался к маяку.
— Предлагают лечь в дрейф на расстоянии не менее десяти кабельтовых от маяка.
— Десять кабельтовых? А это сколько?
— Чуть меньше двух километров.
— А сразу так сказать было нельзя?
Капитан серьезно покачал головой.
— Ни в коем случае, господин Яромир. Этак вы еще захотите, чтобы я называл нос передом, а корму — задом.
— А это почему нельзя? — невинно поинтересовался я.
— Меня же не поймут! — возмутился Лучезар.
— Кто?
— Но это же не по-верхневолынски!
— Отнюдь. Как раз по-верхневолынски.
— Ну не по-морскому.
Я покосился на Милорада, который с улыбкой прислушивался к разговору, и вздохнул.
— Ну, разве что. Хотя я никогда не мог понять, зачем нужно для каждой специальности изобретать отдельный язык. Бог мой, те же самые помидоры в торжественных случаях именуют томатами. Хотя, насколько я знаю, разница между этими словами в том, что помидор — слово итальянское, а томат — ацтекское.