Стражи Кремля. От охранки до 9-го управления КГБ
Шрифт:
В назначенный день «завещание» зачитали. Сталин не моргнул и глазом, как и Троцкий, за которым все еще стояли Красная Армия и молодежь. Оба промолчали, а вместо них слово взял прихлебатель Сталина Зиновьев, заявивший на комитете, что, хотя любое указание Ленина будет выполняться, все же у усопшего вождя не было оснований опасаться Сталина, с которым все находят общий язык. Его поддержал второй подкаблучник Грузина Каменев, предложивший оставить Сталина в качестве Генерального секретаря. Единственное заметное возражение прозвучало от Крупской. Все остальные члены Центрального Комитета поддержали Сталина.
Позже, по наущению Сталина, Зиновьев напустился на Троцкого с осуждением его критических высказываний в прошлом, потребовал, чтобы он не выступал с критикой в будущем и признал свои ошибки. Троцкий начал
Хотя полемика между Зиновьевым и Троцким мало чем помогла последнему, она способствовала снижению престижа двух сталинских прихлебателей. Но и это тоже пошло на руку генсеку.
В конце 1924 года Сталин решил, что ему самому пора ввязаться в перебранку. Сначала он выступил за построение «социализма в одной стране» — в России — в противовес тезису Троцкого (и, кстати, Ленина). Потом он раскритиковал предложение Троцкого объединить двадцать пять миллионов крестьянских хозяйств, утверждая, что это приведет к «гражданской войне в стране», и заявил, что Троцкий «слишком привержен террору». И это сказал человек, который позже развязал волну террора, невиданного в истории, не только против крестьянства, но и против всех народов России!
Предложение Троцкого о коллективизации позволило Сталину объединить против него семь членов Политбюро. Поэтому никого не удивило, даже самого пострадавшего, когда Политбюро освободило Троцкого от обязанностей военного комиссара в январе 1925 года, поручив ему выполнение мелких экономических задач.
В эти критические 1924–1925 годы происходили и другие волнующие события, не связанные с проходившей тогда острой политической борьбой. Борис Савинков, видимо посчитавший что сталинское ОГПУ не более эффективно, чем царская Охрана в «добрые старые времена», нелегально пробрался в Россию с помощью хилой эмигрантской антикоммунистической организации «Трест». А та просто кишела внедрившимися в нее агентами ОГПУ. В результате Савинкова поймали в августе 1924 года, через несколько часов после его появления в стране. На суде, хотя он признался во всем и заявил, что коммунизм — это дорога к будущему, его приговорили к расстрелу. Кто-то — может быть, Дзержинский — заменил смертную казнь на десять лет тюремного заключения. Следующие несколько месяцев Савинкова содержали в относительно роскошных условиях на Лубянке, как своего рода прирученного Дзержинским медведя на цепи, а иногда ему даже позволяли проехаться на автомобиле по улицам Москвы, разумеется, в сопровождении стражи. Но в 1925 году неудачливый ветеран эсеровского терроризма, давно уже переживший свое время, неожиданно погиб. Как это случилось — неизвестно. По показаниям некоторых, он выпрыгнул из окна на Лубянке, что не очень похоже на правду. Так или иначе, погиб один из наиболее активных противников Сталина, и на этом закончилось время эсеровского террора.
Пока разыгрывалась эта небольшая пьеса, Сталин продолжал свои маневры по захвату власти. В начале 1925 года он отказался от Зиновьева и Каменева, которые сыграли свою роль и стали для него бесполезными, и вместо них стал опираться на председателя правительства Рыкова, партийного идеолога Бухарина и лидера карманных профсоюзов Томского. Ирония положения заключалась в том, что эти пятеро деятелей полагали, что имеют какое-то отношение к решению российских дел. Они не разглядели леса сталинского стремления к власти за деревьями своей мелкой партийной диалектики, а Сталин позволил им и дальше оставаться в состоянии самообмана. На коммунистическом жаргоне Зиновьева и Каменева окрестили «левыми», и в таком качестве они стали союзниками своего бывшего врага Троцкого и, стало быть, сторонниками его международной и аграрной политики. А Рыков, Бухарин и Томский присоединились к Сталину в роли «правых» деятелей, поддерживающих «социализм в одной стране» и нэп.
Генсек назначил на пост военного комиссара Михаила Фрунзе, одного из высших командиров Красной Армии во время Гражданской войны. Но Фрунзе допустил сразу две роковые ошибки: сочувственно отнесся к своему бывшему шефу Троцкому и возразил против вмешательства ОГПУ в дела армии. В результате его
Едва успели похоронить Фрунзе, как его место занял Климент Ворошилов, который во время Гражданской войны позволил «военному эксперту» Сталину наломать дров под Царицыном.
Передав наконец военный комиссариат в хорошие руки, — а это было очень важно, потому что речь шла о контроле над Красной Армией, — Сталин занялся укомплектованием Политбюро… В декабре 1925 года он увеличил численный состав этого органа до десяти членов, включил в него Ворошилова, Вячеслава Молотова, тугодума и своего старого приятеля с царских времен по работе в «Правде», и Михаила Калинина, бесцветного и бесхребетного службиста. Включение этой троицы означало, что Сталину больше не надо было полагаться на поддержку другой тройки, у которой иногда могли появляться собственные идеи, — Рыкова, Бухарина и Томского.
Опираясь на своих сторонников, — и людей, которые поддерживали этих сторонников, — генсек без больших трудов одолел оппозицию при голосовании на XIV съезде партии в декабре 1925 года. Можно сказать, что этот съезд стал свидетелем последней попытки сопротивления со стороны Зиновьева и Каменева. Троцкий уже в счет не шел. Давно пришедший в уныние, он держался в стороне и вел себя глупо, если судить задним числом. Столь же тяжелое впечатление производила основная масса коммунистов на съезде. Некоторые даже предвосхищали времена отвратительного низкопоклонства, выкрикивая возгласы: «Да здравствует Сталин», когда Грузин победил. Важность этого съезда состоит в том, что после него Сталин командовал в партии и в стране, не отчитываясь ни перед кем.
Опираясь на победу на съезде, Сталин в начале 1926 года направил Сергея Кирова, своего подпевалу еще со дней захвата Грузии, в Ленинград, чтобы вырвать партийный контроль в прежней столице у Зиновьева. Между тем заблуждения оппозиции продолжались. Зиновьев и Каменев создали вместе с Троцким собственную группировку, рассчитывая, видимо, одними своими речами повернуть течение событий. Одна лишь Крупская не обманывала себя: она говорила — если бы даже сам Ленин ожил, то Сталин арестовал бы и его.
Перед сессией Центрального Комитета в июле 1926 года трое оппозиционеров провели встречи со своими сторонниками в лесах под Москвой — в истинно большевистской манере. Они играли — и не больше того — с идеей: отобрать власть у Сталина. На заседании Центрального Комитета эта тройка утверждала, что руководство поддерживает кулаков в противовес бедным крестьянам, а своей политикой нэпа ведет страну обратно к капитализму.
Сталин легко, с презрительной насмешкой отбросил упреки оппозиции. Но сразу же после сессии ЦК. он немедленно принял меры предосторожности, вытолкнув Зиновьева из Политбюро и отправив Каменева в Министерство внешней торговли, к своему старому приятелю из Армении Анастасу Микояну. Последний в будущем внесет в жизнь народных масс России выдающийся вклад: позаимствует из Америки идею мороженого на палочке — эскимо. В то же время генсек снял с поста армейского офицера высокого ранга, который поддержал оппозиционную тройку, и вывел его из состава Центрального Комитета. Обеспокоенный Троцкий вместе с единомышленниками отреклись от собственных высказываний, но потом попытались развить свои соображения на собраниях рабочих. ОГПУ присутствовало на них, работая на Сталина. Для начала оно произвело аресты и выслало не особенно важных представителей оппозиции — впоследствии такой тактикой Сталин будет пользоваться очень широко. Но основной удар был нанесен в октябре 1926 года Центральным Комитетом и Центральной контрольной комиссией партии, которые к тому времени полностью находились под влиянием Сталина. Троцкого вывели из состава Политбюро, Каменев потерял свое положение кандидата в члены этого органа, а Зиновьева сняли с Поста руководителя Коминтерна.