Стражи Кремля. От охранки до 9-го управления КГБ

Дерябин Петр Сергеевич

В довольно типичной для России манере и даже более высокомерно, чем при царях, учитывая частые и заблаговременные предупреждения от своих шпионов, Сталин не счел нужным даже принять меры предосторожности на случай нападения Гитлера. Этим пришлось заниматься Молотову, который остался на хозяйстве в Москве, он по радио выступил с обращением к россиянам с первыми известиями о вторжении. А Сталин в это время отдыхал на юге вместе со своими подручными, Маленковым и Николаем Вознесенским — восходящей звездой экономики и протеже Жданова.

Первый имеющий отношение к обороне шаг был сделан — причем только на бумаге — лишь 30 июня.

Он заключался в создании Государственного комитета обороны, куда вошли Сталин, Молотов, Ворошилов, Берия и Маленков.

И только 3 июля, спустя двенадцать дней после начала вторжения,

Сталин оправился от потрясения в достаточной степени и по радио обратился к нации. Он попытался оправдать заключение пакта с Гитлером как шаг, который давал Советскому Союзу время вооружиться. Он нажал на эмоции. Он назвал свои прежние Жертвы братьями и сестрами, попытался поднять их патриотизм, напомнив о славе некоммунистического прошлого и разгроме Наполеона, и призвал подготовить для нацистских захватчиков такой же прием, который не столь далекие предки оказали французам.

Потом, 19 июля, советский диктатор принял еще одно неразумно затянувшееся решение. Он назначил себя Верховным главнокомандующим Вооруженными Силами. Но к реальным делам приступил на следующий день, 20 июля. Население и Красная Армия, апатичные к потрясенному руководителю и подавленные многими годами ужасного правления Грузина, не сплотили свои ряды после его радиообращения. Поэтому он возвратил НКВД прежние полномочия, превратив его опять в единый комиссариат, возглавляемый Берией. В первые дни войны возникла огромная потребность в НКВД как заменителе патриотизма, чтобы крестьяне не приветствовали захватчиков, а встречали их выжженной землей и чтобы откатывавшаяся назад Красная Армия в конце концов остановила свое отступление. Обращение НКВД с пришедшими в замешательство и уныние солдатами и гражданами отличалось чрезвычайной жестокостью. Но надо признать, что цель была достигнута. Вскоре НКВД стали бояться больше, чем нацистов.

В те дни середины лета 1941 года, когда царила массовая дезорганизация, происходило повсеместное отступление и сдача в плен, Сталин опустился до того, что стал обхаживать своих прежних врагов англичан и американцев. Он без тени смущения пытался добиться от них невозможного — прямого военного вмешательства. С ним беседовали посланцы Уинстона Черчилля, представители президента Франклина Рузвельта. Но на протяжении длительного времени ему удавалось получать от новых союзников только военное снаряжение. Посланники Рузвельта — Гарри Гопкинс и Аверелл Гарриман — в этом отношении преуспели больше всех. Они выступили инициаторами проведения программы ленд-лиза, по которой до конца войны Советы получили военное снаряжение, продовольствие и другую материальную помощь на сумму в одиннадцать миллиардов долларов. Причем соглашение между Рузвельтом и Сталиным строго выполнялось, часто в ущерб американским войскам, у которых возникала нехватка военной техники.

Взывая о помощи к своим старым противникам за рубежом, генсек также без всякого смущения обратился к услугам своих в прошлом внутренних оппонентов, которые в удобный момент, конечно, опять превратятся во врагов. Он выпустил из лагерей многих уцелевших офицеров, подвергшихся чистке, таких, как Константин Рокоссовский, который позже вырос до уровня маршала и на какое-то время стал правителем «народной» (сталинской) Польши. Вдобавок Сталин освободил из заключения генерала Владислава Андерса и других захваченных в плен поляков, многие из которых доблестно проявили себя в рядах британской восьмой армии в пустынях Западной Африки и в Италии, а свою одиссею закончили тем, что, возвратившись на родину, попали в лагеря военнопленных, которыми заведовал все тот же Рокоссовский.

28 августа 1941 года Сталин постановил упразднить — навсегда — автономную республику немцев Поволжья. И одновременно приказал депортировать на «восток» шестьсот тысяч ее жителей, трудолюбивых предков которых пригласила туда для поселения Екатерина Великая. Изгнание этих несчастных проводилось под руководством эксперта НКВД по геноциду Серова. Позднее он же переселил с родных земель балкар, крымских татар, чеченцев, ингушей, калмыков, карачаевцев и месхетинцев. О некоторых из этих этнических групп почти ничего не было известно в остальной части света. По подсчетам, Серов переселил во время войны не менее полутора миллионов представителей меньшинств, причем по меньшей мере шестьсот тысяч из них погибло во время депортации. В тот же период

Соединенные Штаты интернировали тысячи своих граждан японского происхождения. Но не надо забывать, что американцы сожалели об этом поступке и стыдились его. Россияне не принимали близко к сердцу плохое обращение с меньшинствами, но не оттого, что они такие бессердечные, а потому что с ними тоже подобным же образом обращались их коммунистические хозяева.

Первые годы Великой Отечественной войны оказались кошмарными для России. В местах своего наибольшего продвижения нацисты окружили Ленинград, подошли с боями к окрестностям Москвы, достигли Волги у Сталинграда и проникли в районы Северного Кавказа. Ленинград, хотя его и осадили, устоял, несмотря на то что, как говорили, человеческое мясо превратилось там в товар. Из Москвы эвакуировали всех, за исключением наиболее важных служб. Сталин остался в городе, на защищенном от вражеских бомбардировщиков командном пункте, устроенном на станции метро, которая под землей соединилась с Кремлем. За первые восемь месяцев вторжения в плену оказалось около трех миллионов красноармейцев. И примерно полмиллиона российских пленных погибло только за четыре последних месяца 1941 года в результате такого обращения с ними нацистов, которое далеко не отвечало требованиям Женевской конвенции.

Когда появились немецкие войска, многие советские крестьяне, особенно на Украине, приветствовали их как «освободителей». Однако очень быстро тупые фашисты покончили с этим заблуждением, относясь к гражданам оккупированных областей как к недочеловекам («унтерменшен» на их языке) и используя их как рабскую силу для своих военных Целей.

Возможно, больше, чем что-либо другое, разгрому Гитлера в России способствовало отношение нацистов к советским людям, как гражданским, так и военным. Такое обращение пробудило патриотизм — или национализм, — то, чего Сталин не смог добиться своим воззванием. Диктатор, конечно, очень быстро уловил перемену в настроениях. Он туг же извлек из этого выгоду, взывая ко всем духам святой Руси, даже позволил церкви сыграть присущую ей роль. На время отошли на второй план партия, ее политика и полиция. Вместо этого — но только на нужный период времени — лейтмотивом стала святая Русь и ее прошлое. И люди сплотились, двинулись к победе.

После сражения под Сталинградом в начале 1943 года, когда на военных победах нацистов был поставлен крест, вождь на встречах с руководителями союзников держал себя с исключительным апломбом. На этих совещаниях диктатор мысленно прикидывал возможность осуществления своей главной цели — распространения коммунизма в мировом масштабе под советским контролем. Эта цель маскировалась разглагольствованиями о необходимости военного сотрудничества, «демократических стран» против фашизма, Именно такие речи вел Сталин на Тегеранской конференции в ноябре 1943 года. Черчилль отлично понимал двуличную тактику Грузина. Рузвельт, который часто добродушно называл безжалостного, кровавого советского диктатора «дядя Джо», этого не понимал. Но Черчилль, армии которого измотались за время более длительного по сравнению с американцами участия в войне, а его Британская империя распадалась, вынужден был примириться с потрясающей наивностью Рузвельта. Поэтому пожелания Сталина в принципе удовлетворили. Удалось договориться о проведении англо-американской операции на западе, чтобы облегчить положение Красной Армии.

Поездка Сталина в Тегеран — первый выезд диктатора за границу после захвата власти в Советском Союзе — дала возможность внешнему миру в полной мере оценить меры безопасности, которые принимались для защиты наследника царей. После высадки в городе десанта НКВД он превратился в настоящий вооруженный лагерь. Для пущего пропагандистского, эффекта была запущена «утка» — а позже Советы превратили ее в «факт», наградив энкавэдэшников, охранявших вождя, — якобы нацисты пытались убить Сталина в Тегеране, но покушение провалилось. Для того чтобы эта стряпня выглядела более съедобной, пустили слух, что Черчилль и Рузвельт тоже стали объектом покушения со стороны диверсантов, руководимых не кем-нибудь, а самим Отто Скорцени, спасшим с помощью авиадесанта Муссолини от его же итальянских охранников, которые симпатизировали союзникам. Много лет спустя Скорцени посмеялся над этой выдумкой, сказав, что встреча в Тегеране была настолько засекречена, что он узнал о ней, только когда она закончилась.