Стражи последнего неба
Шрифт:
Тотросиай взял меня за руку, и мы полетели куда-то наискосок и вверх. Скорость была умопомрачительной. Сколько мы летели — несколько секунд или вечность?
Наконец-то, собравшись с духом, я поинтересовался у своего провожатого:
— Куда мы летим?
— В Зал Силы небес, — ответил мне ангел гулким голосом.
«А надо ли мне туда?» — подумал я. И спросил ангела:
— Здесь был Иегуда-Юдл Розенберг?
Разговор шел на святом языке — древнееврейском, итальянский в высших мирах не очень-то в ходу. Тотросиай, по еврейской привычке, ответил вопросом на вопрос:
— А почему ты спрашиваешь?
— Он умер.
— Все умирают, — сказал ангел.
— Он умер в результате погружения в Меркаву.
— Я только провожал его до второго зала.
— А ты со мной будешь и там?
— Нет. Почти все ангелы обитают каждый в своем зале.
Я обратил внимание на слово «почти». Значит, есть кто-то, кто может курсировать из зала в зал. Хорошо бы узнать, как зовут этого ангела, и заручиться его поддержкой. А может, это даже не ангел, а сараф или офан? Они, как я читал, существа не шибко умственные, и вряд ли удастся с ними договориться.
Бесконечный полет закончился. Я боялся посмотреть вниз, в бушующее море огня. Перед нами возник арочный вход, за которым было темно. Справа и слева от него возникли огненные стражи, которые потребовали от меня печати.
Вновь в руках моих появились огненные знаки. Правую печать, Адирировна, я протянул стоящему справа, а левую, Охзейи (еще один псевдоним Князя Божественного Лика), — отдал налево.
Что-то в их реакции подсказало мне — эти ворота тоже будут пройдены успешно, меня допустят во второй зал.
Темнота неожиданно ударила по глазам.
«Я во втором зале, — подумалось мне, — Зале Силы небес, но что-то здесь подозрительно темно. И тихо».
Постепенно до моих ушей донесся плач — тихий-тихий, но такой, будто одновременно плачут миллионы людей. И стенания.
Плач звучал откуда-то из-под моих ног. Я осмотрелся и обнаружил, что вишу в воздухе (по спине побежали мурашки), а где-то бесконечно глубоко внизу…
Ну да, здесь должен находиться ад. Семь этажей сейчас подо мной — от геенома до шеола, и в каждом — огонь неугасимый, и огонь каждого нижнего этажа жжет в шестьдесят раз сильнее верхнего. Это я помню из Талмуда. Помнится, наш ребе в ешиве говорил в шутку: «Тому еще повезло, кто попал в гееном». А где-то там и Ад Первобытной Грязи, и Врата Смерти, и Врата Безмолвия…
В ужасающей бездне текли огненные реки, и «малхей хабала» — ангелы-мучители — погружали туда души грешников. Впрочем, ясно я видел только гееном, остальные этажи изредка появлялись сквозь просветы в огненных реках.
Ангелы появились передо мной внезапно, они сияли в темноте, словно факелы.
— Печати, — протянул огненную руку страж зала.
От мысли, что мне предстоит навсегда остаться в этом зале, стало жутко. Не загремлю ли я прямиком в ад?
— Хаим! Хаим Малах! — заорал я изо всех сил.
3. Зал Сияния
Острые иглы впились мне в мозг через ноздри. Огненные фигуры ангелов поплыли перед глазами…
…и я очнулся у себя в кресле. Возле меня стоял Хаим Малах с пузырьком нашатырного спирта.
— Ты слышал, как я говорил с ангелом? — спросил я.
— Нет. Ты молчал, а потом вдруг заворочался и стал звать меня. Я понял, что тебе лучше вернуться. Наверное, из того мира слышно только то, что предназначается для этого мира.
— А сколько я там был?
— Минут пять, не больше.
— О-ох, — я застонал, — а мне показалось, что вечность.
— Значит, без печатей там делать нечего? А где ты был на этот раз?
— Во-первых, — я встал с кресла и прошелся по комнате, разминая затекшие мышцы, — ты совершенно прав, мой Вергилий, без печатей там делать нечего. Хотя ангел Тотросиай намекнул мне, что существует некто, свободно шастающий между небесами. Хорошо бы нам с ним познакомиться. А во-вторых — был я сейчас в аду.
Хаим ахнул:
— Я слышал, что на втором небе помещается ад. Ну и как там?
Я передернул плечами:
— Малоприятное место. Неужели после смерти я туда попаду?
— Обязательно. И я тоже.
— Тогда обмоем это дело, — я принялся доставать из буфета свертки с едой.
Малах решительно отказался:
— Я некошерного не ем.
— Еду и вино я купил в гетто.
Ели мы прямо из свертков, так как кошерной посуды у меня не было. Я буквально умирал от голода. Хаим пил вино из стакана для кидуша, принадлежавшего еще моему отцу.
— Слушай, — сказал я ему, — оставайся у меня. Переночуешь на диване, а завтра опять пойдем с утра по лавкам букинистов. В одном месте мне обещали «Книгу духов».
Хаим аж привстал со стула:
— За всю свою жизнь — а я тебе в отцы гожусь — мне в руки никогда не попадала настоящая «Книга духов»! Впрочем, у неевреев принято говорить, что новичкам обычно везет. Но найдем ли мы там то, что нам нужно?
Я пожал плечами:
— Увидим завтра.
Закончив есть, мы прочли послетрапезную молитву и стали собираться ко сну.
— Чем я могу полить на руки? — спросил Хаим.
— Что ты имеешь в виду? — не понял я.
— Когда мы спим, душа отделяется от тела, и над ним властвует злой дух. Недаром говорят, что сон — это одна шестидесятая часть смерти. Когда же мы просыпаемся, то душа в тело возвращается, однако злой дух остается в кончиках пальцев, и по пробуждении его необходимо смыть.
— Спасибо, — ответил я язвительно. — Вообще-то мне это известно еще с детства. Так бы и сказал, что тебе нужно утреннее омовение рук.