Стражи утраченной магии
Шрифт:
Не доходя до дома с зелеными ставнями, Дроссель свернул в сторону. В конце прохода имелась еще одна дверь. Над нею не было вывески, но все в Дункаре знали, что здесь продаются снадобья и иные предметы для тех, кто занимается магией Пустоты. В Новом Виннингэле подобное заведение не просуществовало бы долго. Церковь поспешила бы вмешаться — лавку бы закрыли, а владелицу бросили бы в тюрьму или, по крайней мере, выслали из города. В Дункаре же это была просто одна из лавок, и не более того.
Это не означало, что дункарцы относились к магии и магам Пустоты с большей
Дроссель трижды постучал в дверь без вывески, мысленно сосчитал до десяти, потом снова трижды постучал. Дверь приоткрылась, из щели на капитана уставился чей-то глаз.
— Поздно ты сегодня, — произнес женский голос.
Дверь сначала захлопнулась, потом бесшумно распахнулась. На пороге стояла женщина с зажженной лампой. Помещение за ее спиной было тесным, заставленным шкафами и столами, на которых были разложены товары для приверженцев магии Пустоты. Воздух наполнял резкий запах мазей, которыми маги обычно смазывали свои прыщи и нарывы на теле.
Женщина качнула лампой, приглашая Дросселя войти, и заперла за ним дверь. От хозяйки лавки тоже пахло мазью. Дроссель заметил у нее на щеке маслянистое пятно. Одни верили в целебную силу этих мазей, другие — нет, утверждая, что верящие просто сами себя обманывают. Дроссель считал, что мази помогают уменьшить боль и зуд, но едва ли могут бесследно убрать отметины Пустоты.
— Все уже собрались, — сообщила женщина. — Ждут тебя в задней комнате.
— На улицах — полное безумство, — сказал Дроссель, извиняясь за свою задержку.
— А чего ты ожидал? — равнодушно спросила женщина, повернувшись, чтобы проводить его.
Дроссель не знал ответа. Он мог бы сказать, что все произошло слишком быстро и он лишь вчера вечером получил распоряжения. Однако он промолчал. Что бы он ни сказал, его слова не убедят Лессерети. Она обязательно что-нибудь возразит, и он опять почувствует себя дураком. А поскольку последнее слово неизменно оставалось за ней, Дроссель давно понял, что намного легче дать ей произнести это слово в самом начале.
Лессерети, которой принадлежала эта лавка, умела весьма искусно применять магию Пустоты. В Дункаре эту женщину знали все; и хотя многие, завидев ее на улице, предпочитали перейти на другую сторону, тем не менее, оказавшись
Когда Дроссель впервые увидел Лессерети, она показалась ему привлекательной женщиной. Она была лишь наполовину дункарганкой, о чем свидетельствовала кожа ее лица, имевшая цвет молока, немного подцвеченного кофе. И волосы ее не были черными, как у дункарганцев. Лессерети была шатенкой. Природа наградила ее разными глазами: одним карим, другим синим. На вид ей можно было дать чуть более тридцати лет, однако ее точного возраста не знал никто. Сама Лессерети никогда не упоминала ни о своем возрасте, ни о том, откуда она родом, а те, кто ее окружал (и меньше всего Дроссель) не осмеливались спросить. Эта женщина была хорошо сложена. Пожалуй, ее можно было бы даже назвать красивой, если бы не язвы на лице и не странный синий глаз, способный, казалось, заглянуть в самые потаенные уголки человеческой души.
Увидев Лессерети в первый раз, Дроссель даже подумал о более тесном знакомстве, но стоило ему поговорить с ней пять минут, как он навсегда оставил эту мысль. Лессерети не испытывала тяги к мужчинам и относилась к ним с насмешливым презрением. Вскоре Дроссель узнал, что схожие чувства Лессерети испытывает и к женщинам. Она ненавидела все человечество и смотрела на тех, кто вместе с нею двигался по жизненному пути к могиле, как на глупцов и тупиц, никогда не упуская случая цинично высмеять их недостатки.
— А разве ты не идешь сегодня с нами? — спросил Дроссель.
Все остальные, дожидавшиеся его в задней комнате, были в военной форме. Одна Лессерети оставалась в длинном платье с ниспадавшими складками, удачно скрывавшем язвы, нарывы и рубцы.
— Разумеется, нет, — ответила она. — Меня сразу же опознают, и что ты тогда станешь делать?
Она не произнесла слов «круглый идиот», но они угадывались по тону ее голоса.
У Дросселя внутри начал закипать гнев, но он не позволил ему прорваться наружу. Капитан не боялся никого, кроме одной лишь Лессерети. И страх его имел вполне определенную причину. Не кто иной, как Дроссель подсыпал сераскеру в жаркое яд, который получил от Лессерети. Спрятавшись в кухне, он был непосредственным свидетелем смерти Онасета. Яд был настолько сильным, что сераскер умер, не успев до конца прожевать первый кусок.
— Значит, сераскер умер, точно жертвенный ягненок? — спросила Лессерети, усмехнувшись собственной шутке.
— Все произошло так, как ты и предсказывала, — ответил Дроссель. — Он даже не успел позвать на помощь. Удивленный возглас — это все, что я от него услышал. Вместе со слугой мы перенесли его на постель. Всем, кто придет, слуга будет отвечать, что сераскер решил выспаться перед боем. Когда начнется штурм, его, конечно, хватятся, но…
— … к тому времени будет слишком поздно. Тебе надо спешить. Дроссель. Скорее всего, слуга уже сбежал.