Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли
Шрифт:
Нависший над матерью Севка дёрнулся, как припадочный — бронзовый малыш на его плече прижался к вздувшейся на шее голубой жилке. Сынок тяжко мучительно выдохнул, силясь удержать голову. Медленно опустился
Ледяная ладонь накрыла Юлькину щёку:
— Не бойся… я с тобой… пока батя… не…
Где-то очень далеко грохнуло — она едва различила осточертевший звук. Ни страха, ни боли, ни тревог. Тихо и тепло. И покойно на душе, как никогда прежде.
Эпилог
— Ну, покоя-то я тебе не обещаю, — ядовито прокряхтел голый карлик, заколыхав над Юлькой жирными студенистыми щеками.
Из его тонкого длинного, похожего на флейту носа вился зеленоватый дымок. С золотыми и бронзовыми искорками. На лысой макушке надоедливого нудиста плясала белая ящерка, вздымая над собой узорчатую сетку хвостиков.
— Ишь, чего захотела? — брюзжал голый самовлюблённый прыщ, сложив на груди толстые короткие ручонки.
Юлька отчётливо почувствовала, как опустились её веки. Однако прилипчивый паршивец никуда не исчез.
— Ничего я не самовлюблённый, — обиженно бухтел он, шевеля пальчиками-сардельками. — Ты сама-то! Мужу рога наставила? Наставила. А после с ним же наставила рога любовничку. А бесстыжий у неё я, — пожаловался он кому-то невидимому и его же укорил: — Нашли, кого выбрать! Нахалка и богохульница!
Юльку поразило именно второе обвинение: она богохульница? Неверующая — это да. Но чтобы Бога хулить? Или Богов — возникла в голове какая-то абсолютно чужая мыслишка. И совершенно ненужная, мешающая — она пыталась припомнить о чём-то жизненно важном.
— Никуда он не денется, — проскрипел уже невидимый карлик. — Нашла о чём тревожиться. Твой парень в порядке. Лучше побеспокойся, как мне угодить. А то возись тут с ней, а в ответ одни оскорбления. То паразит, то прыщ… Сама-то ящерица облезлая! Немочь бледная. А туда же!
— Я умерла? — не выдержав, внезапно обрела она голос.
— Отстань! — буркнул невидимый карлик. — Не до тебя…
И осталась с ней одна тишина.