Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли
Шрифт:
— И что с ним? — присел Даян перед ней на корточки и сграбастал её руки в свои лапищи.
Поднёс их к губам и подул на холодные пальцы жены.
В первый раз он так сделал, когда Юльку трепал токсикоз. Всю душу вымотал зараза! Она крепилась, как могла, но иной раз её прижимало нешуточно. И тогда, бросив дела, Даяша садился рядом. Топил её руки в своих и дул на них, дул.
С тех пор он проделывал это каждый раз, когда становилось страшно или больно. Юлька могла поклясться, что чувствовала, как из него с дыханием выходила часть почти осязаемой
— Может, я, конечно, себе нафантазировала, — задумчиво подыскивала она максимально точные слова. — Но, кажется, эта девочка не хочет жить. Её не просто обидели. Её опустошили до донышка. Ни малейшего проблеска даже самого примитивного желания. Она с молебна-то ушла не сама: это я её утащила. Бедняжке всё фиолетово. Даяш, я ни разу в жизни такого не ощущала. Абсолютное опустошение. Вакуум чувств. Просто кукла какая-то.
— Ты по натуре боец, — столь же задумчиво пробормотал он, продолжая время от времени дышать на её руки. — Такие, как ты, просто не умеют сдаваться. Ты слишком любишь жизнь и себя в этой жизни. Которая без тебя полный отстой.
— Что-то не поняла, — хмыкнув, прогундосила Юлька своим самым противным голосом. — Ты меня похвалил или втоптал в грязь?
— Всего лишь макнул, — усмехнувшись, возразил Даян и посерьёзнел: — Жаль, что ты не догадалась оглядеться. Странно, что в твоих снах нет наших ящериц. Мы с Севкой видели своих бронзовых. Только величиной с белого носорога. Даже Кириллу он приснился. А у тебя ничего. Верней, какая-то своя история, не связанная с ящерицами.
— Даяш, мы точно не умрём? — ляпнула Юлька, тут же отругав себя за слюнтяйство.
Что поделать, если мысли так или иначе крутятся вокруг надежды ещё пожить. Ну, хоть чуть-чуть.
— Точно, — абсолютно спокойно ответил он, как человек, который знает, что знает. — Сон, что приснился нам с Севкой, не просто бессвязная муть. Он был одинаковым до мельчайших деталей: мы сверяли. И к чему-то нас готовил. Бронзовые гиганты не просто прогуливались по саванне, как во сне Кирилла. Нам они показывали, на что способны.
— В драке, — припомнив, иронично покривила губы Юлька. — Лучше бы разродились объяснением: на кой ляд мы им сдались? Умереть лишь ради того, чтобы гарцевать на живых танках… Знаешь, меня это не вдохновляет. Тупей цели не придумаешь.
— Кончай кукситься. Ты-то уж точно не станешь гарцевать на бронзовых. Толку с тебя, как с козла молока. Будешь прогуливаться со своей белой подружкой. Утром моцион, вечером на бал.
— Какой бал? — тоном умницы, изнемогающей от чужой глупости, протянула Юлька, наклонившись к своему бездарному утешителю.
Хотела поцеловать, но Даян отстранился. Воровато зыркнул на окно и процедил:
— Лучше не надо. А то я за себя не отвечаю. А стащить с тебя штаны на таком собачьем холоде… — демонстративно поёжился он.
— Не дам, — согласилась Юлька. — А у нас будет отдельный закуток?
— Будет, — поднимаясь, исторг он даже не тяжкий вздох, а полноценный стон. — Только тут стены картонные.
— Даже в бане? — хитренько сощурилась Юлька, зазывно потягиваясь.
Даян хмыкнул и отступил на веранду, как был: без куртки. Сбежал от греха подальше.
— Трус, — проблеяла ему вслед Юлька.
И вновь собралась в клубок, подтянув на кресло ноги. Отчего-то в голову полезли полустёртые воспоминания о том, как они учили Севку ходить. Как он залил краской её первое шикарное вечернее платье, на которое она копила два года. Как Севка поджёг старый дышащий на ладан буфет месье Ру, у которого они снимали квартиру в Дижоне.
— А он у тебя лихой парень, — оценил подвиги Севки…
Давешний голый карлик с башкой, что твоя тыква. Он возлежал на широком плоском валуне в позе Кустодиевской толстушки — кажется, та картина называлась… как-то смешно… А! «Купчиха и домовой».
— Ты бы оделся, — брякнула Юлька, не находя слов.
Вот уж с кем говорить не хотелось — хоть режьте — так это с нелепым персонажем «потусторонней жизни»
— Зачем? — чересчур загадочным голосом проскрипел нахальный эксгибиционист. — Что мне это даст?
Юлька бы ему сказала! Если бы не поперхнулась, едва открыв рот для отповеди. Жирная короткая ручка паршивца раскачивала маятниками пару… пожалуй, амулетов. Два янтарного цвета шарика на тонких бечёвках. Она бы внимания не обратила, если бы шарики не качались в разные стороны. Что, вообще-то, одной рукой не сделать.
— Да? — удивился карлик её мысленному заявлению.
И выпучился на свои игрушки, не прекращая их раскачивать. Шарики летели навстречу друг другу и, казалось, должны столкнуться. Юлька присмотрелась: они, как живые, нарочно избегали контакта. Непринуждённо уходили с траекторий и, разминувшись, возвращались на них обратно.
— Так не бывает, — неуверенно пробормотала она.
— А так? — хихикнув, осведомился бесстыдник, пустив вверх струйку мочи.
Радужную и ароматную. К тому же издающую некую музыкальную трель чего-то струнного — полнейшая галиматья.
— А так? — совсем развеселился паршивец…
И вдруг пропал. Почти целиком, ибо в воздуха осталась висеть короткая жирная ручонка. И она продолжала раскачивать свои игрушки. Правда, те заметно увеличились в размере. Настолько, что Юлька разглядела поразившую до глубины души начинку шаров.
В том, что был чистейше янтарного цвета без вкраплений, сидело плоское насекомое, формой напоминавшее рыцарский щит. Тёмно-коричневый с узором «под кожу» и ярко жёлтыми пятнами. О том, что это клоп, догадалась, лишь благодаря второму шарику. С хаотичными пятнышками — больше похожему на подлинный янтарь. И хранившему во чреве дивную красавицу стрекозу с задумчиво склонённой головкой.
— Клоп… — еле выдавила она. — В канифоли, — и вдруг спохватилась: — А откуда ты знаешь про канифоль?