Стрекоза в янтаре. Книга 2. Время сражений
Шрифт:
— У вас осталась минута, чтобы выйти и сдаться. Или мы подожжем крышу.
Я в ужасе посмотрела вверх. Стены церкви были каменные, но соломенная крыша, даже мокрая от дождя и снега, загорится моментально, и тогда сверху на нас обрушатся снопы пламени. Я вспомнила, как быстро сгорел прошлой ночью соломенный жгут, кучка пепла от него все еще лежала рядом с прикрытым пледом телом Руперта — ужасный символ наступающего рассвета.
— Нет! — закричала я. — Кровавые ублюдки! Это же церковь! Вы никогда не слышали о святилище?
— Кто это? — резко прозвучал голос. — Там английская женщина?
— Да! — закричал Дугал и прыгнул к двери.
У подножия холма раздался гул голосов, в церкви поднялось волнение. Джейми круто повернулся к Дугалу:
— Что за…
— Это — единственный шанс! — прошипел Дугал в ответ. — Отдай им ее в обмен на нашу свободу! Они не тронут ее, если будут думать, что она наша пленница, а потом мы вернем ее обратно, если останемся живы!
Я вышла из своего укрытия, подошла к Джейми и схватила его за рукав.
— Сделай это! — торопливо сказала я. — Дугал прав, это единственный шанс!
Он беспомощно смотрел на меня с выражением ужаса и гнева, и в то же время в его глазах мелькнуло что-то похожее на юмор — он понимал всю иронию этой ситуации.
— В конце концов, я — англичанка, — заметила я.
С ласковой улыбкой он погладил меня по лицу.
— Да, но ты моя англичанка. — Он повернулся к Дугалу, расправил плечи, глубоко вздохнул и кивнул: — Хорошо. Скажи им, что мы взяли ее… — думал он, запустив руку в волосы, — что мы взяли ее на Фолкирк-роуд вчера поздно вечером.
Дугал кивнул и тут же выскользнул за дверь, подняв высоко над головой белый платок как знак перемирия.
Джейми повернулся ко мне и, нахмурившись, взглянул в открытую дверь — мы не различали слов, но ясно слышали голоса англичан.
— Не знаю, что ты должна им сказать, Клэр. Может, притвориться, что ты в шоке и не можешь говорить? Это лучше, чем на ходу придумывать какую-то сказку. Потому что если они узнают, кто ты… — Он вдруг остановился и крепко потер лицо рукой.
Если они узнают, кто я, мне грозит Тауэр, а затем, вполне возможно, быстрая казнь. Но, насколько мне известно, в воззваниях много писалось о «ведьме Стюарта», но нигде не упоминалось, что ведьма была англичанкой.
— Не волнуйся. — Я понимала всю глупость этих слов, но была не в силах придумать что-нибудь получше. Положив руку на его рукав, я ощутила неровное биение пульса на запястье. — Ты освободишь меня прежде, чем они смогут что-либо понять. Как ты думаешь, они отправят меня в Календар-Хаус?
Он взял себя в руки и кивнул:
— Вероятно. Если будет такая возможность, стой у окна сразу после полуночи. Я приду за тобой.
Времени больше не было. Дугал проскользнул назад в церковь и тщательно прикрыл за собой дверь.
— Договорились, — сказал он, переводя взгляд с меня на Джейми. — Мы отдаем им женщину, а сами беспрепятственно покидаем церковь. Никакого преследования. Лошадь остается у нас. Она нужна нам… для Руперта, — извиняющимся тоном добавил он, глядя на меня.
— Все в порядке, — ответила я. Я смотрела на дверь, на маленькое темное пятнышко — след от пули, такого же размера, что и рана на боку Руперта. Во рту у меня пересохло, я с усилием сглотнула. Яйцо кукушки, подброшенное в чужое гнездо, подумала я о себе. Мы втроем топтались у двери, не в силах сделать последний шаг.
— Я л-лучше п-пойду, — сказала я, стараясь унять дрожь в голосе и конечностях. — А то они
Джейми на мгновение закрыл глаза, кивнул, затем придвинулся ко мне.
— Думаю, Саксоночка, тебе лучше упасть в обморок, — сказал он. — Так будет естественнее. — Он чуть присел, поднял меня на руки и вынес через дверь, которую Дугал распахнул перед ним.
Его сердце гулко стучало прямо возле моего уха, я чувствовала, как дрожат его руки. После духоты в церкви, с ее запахами пота, крови, пороха и лошадиного навоза, у меня перехватило дыхание от холодного свежего воздуха раннего утра, и я прижалась к нему, вся дрожа. Его руки крепко обнимали мои плечи и колени, словно обещая скорое освобождение.
— Боже, — прошептал он, переводя дыхание, и затем мы вплотную подошли к ним. Быстрые вопросы, невнятные ответы, неприятное ощущение его ускользающих рук, когда он осторожно положил меня на землю, быстрый звук удаляющихся шагов по мокрой траве. Я осталась одна, в руках чужаков.
Глава 44
ВСЕ ИДЕТ ВКРИВЬ И ВКОСЬ
Я ближе придвинулась к огню, протянув руки, чтобы согреться. Целый день на лошади, с поводьями в руках — руки стали просто серыми, и я на мгновение подумала, не пойти ли к ручью, чтобы их вымыть. Соблюдение необходимых правил гигиены в отсутствие водопровода кажется делом весьма утомительным. Не удивительно, что люди часто болеют и умирают, горестно подумала я. Они умирают от грязи и невежества.
Мысль о возможности умереть от грязи заставила меня подняться на ноги, невзирая на усталость. Маленький ручей, который протекал неподалеку от лагеря, имел болотистые берега, и мои туфли глубоко завязли в топкой грязи. Вернувшись к костру с чистыми руками, но мокрыми ногами, я нашла там капрала Роуботама. Он поджидал меня с тарелкой того, что он называл тушеным мясом.
— Капитан приветствует вас, мэм, — сказал он, действительно дотрагиваясь до своего чуба, и протянул мне тарелку. — И еще он просил передать вам, что завтра мы будем в Тавистоке. Там есть постоялый двор. — Он нерешительно помолчал, на его круглом добродушном лице человека средних лет появилось выражение озабоченности. — Капитан просит извинения за недостаток удобств, мэм, но на ночь мы поставили вам палатку. Ничего особенного, а все ж укрытие от дождя.
— Передайте капитану мою благодарность, капрал, — произнесла я со всей любезностью, на какую была способна. — И вам огромное спасибо, — с большей теплотой добавила я, хорошо понимая, что для капитана Мейнуаринга я была всего лишь обременительной нагрузкой, ему бы и в голову не пришло подумать об условиях моего ночлега. Палатка — кусок парусины, аккуратно навешенный на ветку дерева и с двух сторон укрепленный колышками, — несомненно, была идеей самого капрала Роуботама.
Капрал ушел, а я сидела одна и медленно ела запеченный на огне картофель с жилистым мясом. Возле ручья я обнаружила позднюю полевую горчицу с увядшими и потемневшими листьями и принесла пригоршню в своем кармане вместе с несколькими ягодами можжевельника, которые сорвала чуть раньше. Листья горчицы были старыми и очень горькими, но мне удалось проглотить их между глотками картофеля. Всю еду я заела ягодами можжевельника, чуть надкусывая их и проглатывая вместе с семенами. От них запершило в горле, заслезились глаза, но зато язык очистился от жира и вкуса пригорелого мяса, к тому же вместе с горчицей они, возможно, уберегут меня от цинги.