Стрела в печень
Шрифт:
На это путешествие деньги нужны. Иван Яковлевич помнил всю эпопею со сбором денег для Крузенштерна. Пришлось повертеться, не дешёвое это мероприятие кругосветка. Поход двух кораблей в Охотск не сильно дешевле обойдётся. Два хороших новых судна купить у Англии — тысяч тридцать в тот раз ушло, пусть сейчас чуть дешевле, двадцать тысяч. Наём команды и офицеров за рубежом. Ещё тысяч двадцать. Своим платить придётся за четыре, скажем, года плавания. Ещё тысяч тридцать. Продукты. Снаряжение для трёх — четырёх новых судов, что построят в Охотске. А ещё нужно заходить в иностранные порты, там тратить золото и серебро на закупку провизии и отдых команды, на обязательно потребующийся ремонт
Где все эти десятки и даже сотни тысяч брать. А в Амстердаме. Туда хоть как заходить. Там купить ещё один корабль, снять на него заранее взятый на корабль экипаж и отправить его в Венецию. Будет для моряков отличная практика. Заберёт деньги и вернётся в Санкт-Петербурга, а два первых корабля пойдут вокруг Африки, пока другого пути нет.
Что взять в дорогу, чтобы окупить плавание. Напрашиваются меха. Полтора года в сырости. Могут и не доплыть. Сгниют. Шерстяные ткани свои взять и у Англии купить. Чуть лучше, но тоже нужно как-то упаковать. Лакрицу? Сушёную же? Опять как сохранить? В бочках? Бисер точно купят и японцы и китайцы. Ну, хоть его не надо упаковывать герметично. Вроде ещё в Японии в цене стальные ножи. А чего, купить в Швеции хорошего железа и наковать несколько тысяч.
Осталось найти капитанов этих двух кораблей. И Брехт их вроде нашёл. Первым будет сын одноногого датского адмирала — капитан-лейтенант — Ульрих Кристиян Вильстер, а вторым, хоть и жалко рушить сложившийся коллектив — капитан 1-го ранга Мартын Петрович Шпанберг. Оба датчанина, как и Беринг. И оба связали свою судьбу с Россией. Лучше и опытнее сейчас и нет в стране капитанов.
Глава 18
Прошло два года. Да… Летит время, если его подстёгивать. Раз… А два года прошло.
Прошло два года. И началось.
Глава 19
Событие сорок четвёртое
Война была бы пикником, если бы не вши и дизентерия. Маргарет Митчелл
Зеленою весной
Под старою сосной
С любимою Ванюша прощается.
Кольчугой он звенит
И нежно говорит:
Не плачь, не плачь, Маруся-красавица.
Полки шли на юго-запад совершенно не встречая сопротивления. Никто с гранатою под танк не бросался. Никто окопов не рыл, да даже из-за угла пыльным мешком никто ни одного русского не огрел. Правда, и с цветами не встречали. Совсем недавно тут грохотала железом и порохом Северная война. Люди были несколько раз ограблены, потом несколько раз экспроприированы, а следом снова ограблены, девки и женщины не по разу изнасилованы, ну, кто не спрятался в подполе или лесу. А потому, освободителями русских никто не считал. Опять идут войска, опять будет война. Ничего не изменится, опять ограбят и изнасилуют. С чего тогда встречать цветами?! Опять — прохладно ещё на улице и морось какая-то не весенняя совсем, а будто осень
Народ попрятался в подвалах и лесах, наученный горьким опытом, и только старики и старухи выглядывали из-за тына. Сказать, что совсем обнищал народец, так нет, и петухи кричат, и козы блеют, и даже коровы мычат. Лошадей не видно, ну, понятно, что в лес угнали, первым ведь делом лошадей войска реквизируют. Даже могут расписку выдать. Не жалко каптенармусу. Владей христианин, паши на той бумажке. Когда приедет сюда большой начальник, он тебе выдаст по ней… затрещин и подзатыльников. А то и пару метров пеньковой колючей верёвки. Нет, чтобы шёлковую. На этой всю шею до крови раздерёшь пока помрёшь. Больно и обидно в рай с окровавленной шеей стучаться.
Эти войска, что проходили мимо городков и деревень, никого, как это не было странным, не грабили и не насиловали. Шли и шли длиннющей серо-зелёной колонной. Часами мимо деревни шли. Много войск. И форма невиданная. Совсем не красивая. Просто серо-зелёного цвета. Ни отворотов и тесёмок красных, ни медных или бронзовых начищенных больших пуговиц, ни даже налобников, горящих на солнце, нет. Зелёный фрак, зелёные штаны, как у крестьян почти, короткие сапоги чёрные и странная шапка на голове, без всяких украшений, даже у едущих впереди на лошадях офицеров, разве ботфортами отличаются они от солдат. Сверху у всех длинная плотная такая же зелёная епанча (плащ).
Пехотинцев, правда, не много, в основном по дороге по четыре в ряд шла и шла кавалерия, потом тянулись конные упряжки с пушками на больших невиданных колёсах, снова конница в совсем уж странных азиатских халатах и меховых высоких шапках, и опять кавалерия. Вот хоть эти на войско похоже. В белых мундирах и в блестящих кирасах, даже при мороси блестящих, а ещё плюмажи белые над касками. Дальше шестёрки, а иногда и осмерик лошадей тянули огромные кургузые пушки, блёклые какие-то, без всяких бронзовых львов и единорогов. Таких и бояться не интересно. Много было и совсем маленьких пушек. Игрушечек на больших зачем-то колёсах. Эти просто пара лошадей спокойно волокла по раскисшей после таяния снега дороге.
Останавливались русские в сёлах если, то в избы особо не лезли, ставили палатки на околице, разводили костры, а каптенармусы на чудо за козочек и курей расплачивались медными и серебряными монетами. При этом с войском шли люди в штатском, которые расспрашивали с заметным акцентом про урожай ржи и пшенички, не забывали и про овёс с горохом, а потом покупали немного всего «на пробу». Ночевали солдатики в палатках, насиловать жён и дочерей у хозяев не лезли. А вот если пан сбежал, то его усадьбу занимали офицеры. Как и дома немногочисленных католических и униатских священников. Их люди в черных мундирах куда-то с собой забирали, вычищали костёлы, грузили добро на телегу и отправлялись назад. А старосте объявляли, что из России пришлют православного священника, а с ересью католической пора покончить на русских землях.
Никто против и не был особо. Красные придут — грабят, белые придут — грабят, зелёные придут — ну, эти хоть только кровопийц ксендзов грабят и то хорошо.
Приходили войска из Курляндии с песней и с ней же уходили.
Маруся молчит и слезы льет,
От грусти болит душа ее
Кап-кап-кап
Из ясных глаз Маруси
Капают слезы на копье
Кап-кап-кап,
Из ясных глаз Маруси