Стрела времени (Повесть и рассказы)
Шрифт:
А вот расставаться как раз не надо бы, потому что случись Кате потеряться или если не удастся двум песчинкам вновь столкнуться в безоглядных пространствах, то пережить такую потерю Лукину будет вот как тяжело — не может одному человеку так повезти, чтобы он дважды встретил такую вот Катерину.
И тогда жалобно, как перед потерей, Лукин взглянул на Катю, и в тот же миг она взглянула на него, в ее глазах также было нежелание потеряться, и Лукин одной рукой обнял ее за плечи, в другую руку взял ее теплые ладони, и они шли,
Их зрение было слепо к окружающему миру, Лукин видел лишь ее истомленный и влажный взгляд, и чуть вздрагивающие ноздри, и приоткрытый для долгого поцелуя рот.
Как-то удалось им поймать согласный ход и плыть не спотыкаясь. Все не отводя глаз, свернули они с дороги и пошли по плавному взлету холма. Сознание их померкло, в нем оставалось лишь желание продлить любовью время перед разлукой.
По дороге мог идти или ехать случайный человек, и он мог увидеть их с дороги, но сейчас все померкло, оставалась лишь одна страсть не разлучаться.
Да, не разлучаться, так обними же крепче, душа ненаглядная, и еще крепче, чтоб никто нас разорвать уже не смог, теперь вместе, хоть на жизнь, хоть и на смерть, и лицо твое всегда будет перед моими глазами, как эта белая ромашка. Нам непременно повезет и выпадет долгое плаванье, нет, нет такой силы, которая разлучила бы теперь людей против их воли, и нет ничего страшнее разлуки после плаванья такого.
…В деревню Панино Лукин вошел в девять часов утра. До дома оставалось пять километров. В Панине взрослых видно не было — все на работе. На улице возились мальчишки. Увидев Лукина, они бросились к нему.
— А вы чей, дядя? — спросил самый смелый из них, белобрысый мальчик лет восьми, в длинных, ниже колен трусах.
— А кто из вас Степа Лукин?
— Так это ж я, — ответил бойкий мальчуган.
— А отец твой где, Степа?
— Где ему быть? Так ведь на работе.
— А ты бы его кликнул. Скажи, что племянник его прибыл с фронта, брат твой двоюродный, выходит.
Степа победно посмотрел на мальчишек и тут же испарился.
А Лукин пошел к дому дяди и сел на крыльцо.
Вскоре пришел дядя Федя.
— Здорово, племяш, — радостно загудел он.
— Здоров, дядяня.
Дядя Федя постарел за войну, пустой рукав его рубашки был заправлен под поясок.
Дядя Федя обнял племянника здоровой рукой, а тот приподнял, обнимая, своего дядьку, вовсе уж близкого человека.
— И где же это тебя? — спросил Лукин.
— Да под Варшавой. За год помаленьку привыкаю.
Они прошли в дом.
— Постарели мы за войну, а, Василек? Ты вон тоже матерый мужчина стал. Да и я успел намаяться. Хорошо, хоть голова и ноги целы, а с рукой можно к жизни приспособиться, — говорил дядя Федя, ставя на стол двухлитровую бутыль с зеленоватой влагой, холодную вареную картошку и соль. — Работу взял прежнюю — бригадирствую в полеводстве, тоже надо хозяйство
— Да у меня времени-то нет ждать. Уж лучше вы вечером к нам приходите, или же мы к вам притопаем.
Дядя Федя удивленно посмотрел на него, а Лукин насторожился — не случилось ли чего дома.
— Как отец? Здоров ли?
— Да вот весной заболел, да, — начал дядя Федя и осекся. — Ну уж я тебе скажу, плотник он, другого нет такого, пятнадцать лет назад вот этот дом отгрохал, и ведь красавец дом. Ты как считаешь?
— Да ты, дядяня, что-то крутишь, — встревожился Лукин. — И это, надо сказать, на тебя непохоже.
— Так ведь то и дело, Вася, что как заболел, так и не поправился, — тяжело выдохнул дядя.
— Как это — не поправился?
— Да так, Вася. Как все люди. Месяц назад, словом говоря, положили его рядом с твоей матушкой. Такую уж новость я тебе преподношу. А он, как ты знаешь, брат мой старший и любимый.
Лукин неподвижно сидел у стола. Он замер, словно бы окаменел.
— Так и не сумел смириться с гибелью сына. Надломилось, видно, в нем что-то. Как похоронку на Петю получил, так начал вянуть и пропадать.
— На Федора, — поправил его Лукин.
— Что — на Федора? — не понял дядя.
— На Федора похоронку, — терпеливо объяснил Лукин.
— Так то ж давно, еще в сорок первом. А это вот этой весной. Уже в Германии, выходит.
— Значит, и Петя, — покачал смиренно головой Лукин.
— А ты не знал?
— Нет, не знал.
— Значит, вот какие новости я тебе преподнес.
— Зачем же я шел сюда?
— Да вот все узнать, выходит. Знать нужно все, Вася. Ну, и отцу с матерью поклониться. И дальше, выходит, жить.
— Как это? Без друзей, без родных? Отец, мать, братья, как без них?
— Ах, Васенька, да что же делать? Ведь вся земля в гибелях. Да ведь как-то следует жить. Уж кто-кто, а я, сам видишь, своего нахлебался. А есть сын Степка. И другие детки бегают, чьи отцы, видать, не придут. Как ты это представляешь? Их кто-либо поднимать должен? То-то ж. Вот мы с тобой для этого и уцелели.
— Я, дядя, пойду, пожалуй, к себе. Да возьму-ка я у тебя эту бутыль, да картошки малость, да и посижу в одиночестве.
— Давай, коли так, — не стал удерживать его дядя Федя. — Может, это и правильно. А я тебя навещу как-нибудь.
— У меня тут, видишь, селедка, так не возьмешь ли?
— Ну, давай, раз дело такое.
Лукин поставил в свой мешок бутыль и положил несколько картофелин.
— Ну бывай, дядя.
— Бывай, Вася. Иди домой, солдат. Живи.
И Лукин пошел к своей деревне. Как-то уж дошел до своего дома. Он стоял на краю деревни, у самого леса, так что никому на глаза показываться не пришлось.